Аристо без смерти
Шрифт:
Натянув рубашку я замер, очень уж тоскливо прозвучала последняя фраза.
— Раша… Ты ведь не всегда была куклой? Твоя память ведь возвращается. Ты помнишь что-то до встречи с Рашимилом?
— Нет. Рашимил был всегда. Он меня создал. Я ведь его тайное оружие, его сокровище, не забывай. Но в чём-то он был лучше имперских архимагов. При нём я не сидела по подвалам. Я могла свободно передвигаться по всему поместью. Даже выходить в лес.
— А ты бы хотела… Хотела снова выйти наружу?
Кукла молчала. Слишком долго для эффектной паузы.
— Ты делаешь ошибку, Сталин. Относишься к проклятому артефакту как к человеку. Это обязательно тебя погубит. Я не человек. Я не одна из вас.
— Знаешь, меня тоже не считали человеком. И я тоже был оружием… Проклятым оружием. Ты предупреждаешь меня об опасности, а это человеческий поступок, Раша. И можешь не называть меня Сталиным. В конце-концов это не моё настоящее имя…
— Хорошо, буду называть тебя Бессмертным Дураком. А теперь мне нужно работать над твоей проблемой. Спи или читай. Мне всё равно. Главное не мешай.
Несмотря на тон, который больше напоминал холодный душ, голос в голове уже не казался таким уверенным, он становился всё более… человечным? Однако давить на Рашимилу и правда не стоило, так что я просто вытянулся в уже ставшей родной нише и провалился в болезненный сон, который всегда приходит после очередного ранения.
Эта ночь светлее, чем иной день. Небо ясное, и лунный свет проникает в каждую ложбину. Предметы в серебряном сиянии выглядят иначе. Таинственно, даже чужеродно. Сейчас бы просто лечь на травку и уставиться на небо — сегодня можно разглядеть даже рукав Млечного Пути. И мечтать о том, чтобы оказаться там, среди звёзд, где нет грязи, шума, нервной тряски. Где нет людей.
Не в этот раз. Сегодня я охочусь на крупного зверя с железной шкурой. Боевая машина неуклюже переваливается по холмистой местности. Обычно эти гробы на колесах выдают приличную скорость, но ночной сумрак и неровности на пути заставляют водителя быть осторожным. Наверняка набит людьми (удобнее конечно считать их не людьми, а просто врагами). Это их ругань заставляет водителя ехать медленно и аккуратно. Они не видят меня. Точнее нас. Айван весь дрожит от предвкушения. На само деле его зовут Ваней, но все новички придумывают звучные прозвища, и некоторые к ним прилипают до самой смерти. Толку от напарника ноль, так волнуется, что и в упор промажет. Но должен же кто-то обстреливать новичков. Толкаю его в плечо чтобы не суетился, и паренёк замирает.
Экипаж машины войны не видит меня. Луна и Ночь, верные подруги, скрывают нежным покрывалом. А тепловизоров у врагов либо нет, либо они не умеют ими пользоваться. Поднимаю трубу гранатомёта, краем глаза следя, чтобы Айван не оказался возле выхлопа, с него станется. Разум высчитывает идеальную траекторию снаряда. Идеальное место я приметил ещё давно, и железный зверь послушно движется к ловушке. Небольшой пригорок, из-за которого видно только башенку, чтобы перевалить через него машина ещё больше замедляет ход, а на подъёме на миг показывает почти беззащитное брюхо.
Гранатомётный выстрел попадает в цель. Айван с воодушевлением целится в дымящийся корпус, готовый срезать каждого, кто попытается вырваться их горящей братской могилы. Его ждёт разочарование, выбираться некому. Мы ждём почти минуту, чтобы убедиться в отсутствии движения, и наконец опускаем стволы.
— Моё почтение. Одним выстрелом всех накрыл! — Айван едва не подпрыгивает от восторга. Слышна в голосе и зависть. Должно быть мечтает сам кого-нибудь подстрелить. Глупый мальчишка. Все мы здесь дураки, были бы умнее, наблюдали бы со стороны.
— Не суетись. Отходим, пока шумно не стало.
Мы возвращаемся на базу, но недостаточно быстро. Ночную тишину нарушает свист, которым Смерть подзывает глупых смертных.
— Ложись!
Сгребаю ошалевшего парня в охапку и сбрасываю с дороги, навалившись сверху. Всё равно я не могу умереть, может и он выживет….
Обстрел накрывает на удивление точно, удар, темнота, миг блаженного покоя с робкой надеждой на вечность, и снова боль. Шум в ушах. Тошнота. Я не могу умереть.
— Айван, жив? Айван?
Мёртв. Осколок в черепушке, как ни пытался я перехватить своим телом смертельный подарок. Вопреки логике, вопреки здравому смыслу, вопреки собственному желанию, я всё ещё не могу умереть. Это давно не дар, это проклятие. Нужно вставать.
С трудом поднимаюсь и смотрю в ту сторону, откуда прилетела смерть, Рука сжимается в кулак.
— Суки! Все суки!
Я проснулся от собственного крика и сделал несколько вдохов. Так, наивно рассчитывать, что кукла ничего не услышала. Она то уж точно не спит.
Я приподнялся и сел на своей импровизированной кровати.
— И часто тебе снятся кошмары?
Голос Рашимилы равнодушный, но это уже другое равнодушие, слишком показное чтобы быть настоящим.
— Постоянно. Обычно я просто не подаю вида. Хотя в этот раз был не кошмар. Скорее воспоминание.
— Переживаешь провальную битву с этой ведьмой?
— Нет. В конце-концов я жив, а ведьма сгорела в огне. Это воспоминания из моего мира.
— Что, в том мире ты тоже был героем который побеждал только благодаря везению?
— Что-то вроде того…
Я задумался, может стоит лечь и попытаться снова уснуть или лучше вернуться в комнату, а то я подозрительно редко там бываю.
— Расскажи мне. Об этом своём мире. И о своей жизни.
Неужели ей стало интересно?
— Не хочешь рассказывать?
— Просто думаю что сказать. Так просто и не объяснишь.