Аритмия
Шрифт:
Киваю и шагаю по нетронутому, скрипучему снегу. Подсвечиваю дорогу, а все равно от страха душа в пятки уходит.
Темно, зимой ведь поздно светлеет, и тишина такая, что аж в перепонках гудит.
По сторонам стараюсь не особо глядеть, а все равно картинка пугает до жути. Поникшие под весом снега ветви деревьев, кресты. Памятники с фотографиями. Так и кажется, что все эти люди прямо на меня молчаливо смотрят.
«Сколько лет работаю, постоянно сюда тридцать первого
Рома рассказывал мне об этой «традиции», но одно дело слушать и представлять, и совсем другое, ощутить и увидеть собственными глазами.
Аж дурно становится. Никогда не думала, что однажды посреди ночи окажусь на кладбище…
Останавливаюсь у бака, заданного в качестве ориентира. Выдыхаю, выпуская небольшое облако пара изо рта.
— Соберись, Даша, — саму себя уговариваю и жмурюсь от бьющих по лицу крупных снежинок. Колючих и царапающих.
Сворачиваю влево, как было сказано. Пробираюсь меж оград и всматриваюсь в темноту. Желудок от ужаса сводит.
— Ян, — зову беспомощно дрогнувшим голосом.
Иду дальше. Какие-то звуки всюду мерещатся, да так и ожидаешь, что кто-то из-за деревьев выскочит. Напугает.
Мне бы только найти его. Только бы найти…
На секунду притормаживаю. Замечаю нечеткий мужской силуэт и срываюсь с места.
Ноги тонут в снегу, но я все равно пробираюсь к калитке. Захожу, застываю. Первым делом замечаю на могильной плите замерзшие розы.
Поднимаю глаза. С припорошенного снегом черного памятника на меня смотрит девочка.
Как же они похожи…
Бросаюсь в угол. Туда, где стоит скамейка и стол.
— Ян…
Он сидит неподвижно, уронив голову на сложенные перед собой руки. Волосы покрыты инеем. Рядом стоит практически пустая бутылка дорогого виски, и теперь я понимаю, почему его голос звучал так странно.
— Слышишь меня, Ян! — пытаюсь растолкать, растормошить.
Дотрагиваюсь до его лица.
Ледяной весь, и в какой-то момент мое бедное сердце едва не останавливается. Ведь кажется, что пульса нет, и он не дышит.
— Очнись, прошу тебя, очнись! Абрамов! Ну же! — уже фактически бьюсь в истерике, когда он поднимает голову и, щурясь от яркого света, пытается сфокусировать на мне взгляд. — Ты с ума сошел? — убираю телефон и склоняюсь ближе. — Сколько времени ты вот так здесь сидишь?
Молчит. Смотрит на меня как-то растерянно. Будто бы не верит, что все происходит на самом деле.
— Что же ты делаешь?! — пытаюсь застегнуть на нем знакомую куртку, совершенно точно принадлежащую Илье. Стаскиваю с себя вязаный шарф, заматываю поплотнее его шею. — Разве можно так? Ты насмерть хочешь замерзнуть?
Качнувшись,
Но он словно не со мной. Не здесь…
— Ян…
Беру его околевшие ладони в свои. Подношу к губам, грею дыханием, и слезы безостановочно катятся по щекам. Обжигая. Застывая на воспаленной коже.
— Арсеньева, — произносит наконец хрипло.
— Я это, я. Поехали домой, пожалуйста. Ты ведь заболеешь.
Смеется. Закашливается.
— Слышишь меня, идем.
— Как настоящая, — сам себе говорит. Не то бредит, не то еще что. — Глючево долбаное.
— Пожалуйста, давай уйдем отсюда, — молю отчаянно.
— Мне здесь… хорошо, — упрямится он.
— Давай, надо встать, — тяну его за собой, но бесполезно. Даже сдвинуть не могу. Не поддается.
— Алису нельзя оставлять. Ей итак там под землей одиноко и холодно.
У меня от его слов озноб ползет вдоль позвоночника.
— Пожалуйста, Ян. Пошли домой.
— Нет… дома. Давно. Нет.
Как же больно… Как мне больно за него.
— Неправда, есть. Вставай.
Чувствую, что меня трясет. Нервы сдают.
Темень непроглядная. Кладбище. Ян, который явно не в себе.
Все, что вижу, глубокой раной где-то там внутри навсегда отпечатывается. Словно раскаленным железом накрепко приложились.
— Идем! — настаиваю громче.
— Нет, — звучит все так же отрешенно.
Обессиленно опускаюсь рядом. Хватаю за ворот куртки.
— Прошу тебя. Давай уйдем. Ты замерз, нам нужно… — всхлипываю и шмыгаю носом.
Вот-вот захлебнусь от безысходности. Она топит меня. Накрывает волной.
— Имей совесть. Делай, что девчонка говорит, — раздается за моей спиной голос его отца.
Вздрогнув от неожиданности, медленно выдыхаю.
Приехал.
— Что за на… — Ян выставляет вперед руку, закрываясь от мощного луча фонаря.
— Поднимайся, живо! — командует Абрамов-старший.
— А не пойди бы тебе…
— Мать твою! Отойди, Дарин, — аккуратно меня отодвигает. Направляется к сыну, вздергивает того на ноги. — Сколько выжрал, дурень? — косится на большую пузатую бутылку. — Тебе же нельзя пить! — закидывает руку Яна себе на шею.
— Можно без колес. Отвали…
— Шевели копытами. О себе не думаешь, так хоть ее пожалей.
Пропускаю их вперед, забираю со стола неработающий телефон и уже собираюсь уйти.
Делаю шаг. На секунду оборачиваюсь, смотрю на Алису, и на мгновение мне мерещится, что выражение ее лица изменилось. Она будто расстроена и плачет…
— Господи, помоги мне, — шепчу тихо.
Сморгнув морок, отвожу взгляд и спешно через сугробы пробираюсь к выходу.
Нагоняю Игоря и Яна, то и дело сбивающихся на диагональ.