Ария Маргариты
Шрифт:
Но хватит врать и все время хитрить, Здесь всех за деньги несложно купить.
Какая грязь, Какая власть, И как приятно в эту грязь упасть, Послать к чертям манеры и контроль, Сорвать все маски, и быть просто собой, И не стоять за ценой.
Вокруг — живой товар, В сердцах — мороз, в глазах — пожар, Я выбрал ту, что выше всех, Мой маневр имел большой успех В доме сладостных утех.
Она молчит, она не пьет, Не теребит, не пристает, Она послушна и умна, Все умеет, что уметь должна, Счет оплачен мной сполна.
ДЕЗЕРТИР (музыка В.Дубинина)
Маленький фильм о парне,
«Да, я сам военный, и знаю, что такое приказ, — полковник честно смотрел мне в глаза, — но я сам сказал своему сыну: будет возможность — беги… Им даже толком не показали, как обращаться с оружием. Один раз ребята стреляли из автомата. Один раз! И он бежал… И я теперь прячу его…»
Почему Америка так ценит своих солдат, что за смерть четверых парней, убитых неизвестными, готова разбомбить целую страну? Почему в США антивоенное движение в конце 60-х и в начале 70-х было сродни урагану, а у нас — несколько человек с плакатами у здания Министерства обороны и отчаявшиеся женщины из Комитета солдатских матерей? Кого волнует далекая война, если ее посланцы не стучатся к тебе в дверь? Тебя? Не ври!
… Герой моего фильма-песни «Дезертир» не смог перейти через перевал, прорваться через враждебный черный лес. Едва ли парень знал, что в мифологии лес зачастую ассоциируется с дорогой в царство мертвых… Не захотевший убивать так и остался лежать в снегах, без роду и племени. Вне закона. Распял сам себя, да пройти по воде не успел!
Утро в декабре туманом окутано, Под ногами белый снег-предатель — Виден каждый шаг, и холоду лютому Слишком просто сладить с тобой.
Все трудней дышать пронзительным воздухом, Все труднее небу слать проклятья, Все трудней бежать — полжизни ты отдал бы, Чтоб забыть тот бой за спиной.
Ты теперь дезертир, Вне закона, знай – правды не найти, Ты теперь просто цель Для винтовок сотни горных егерей.
О, каким будет завтрашний день В этом мире большом и враждебном? Кто пройдет по бурлящей воде? Кто напрасно распнет сам себя? Это судьба, это судьба…
За спиной земля атакой разбужена, Небо там горит над головою, Ты не стал стрелять, Ты бросил оружие И послал к чертям этот ад.
За спиною бой — преступный ли, праведный? Истина войны размыта кровью, Где свинец слепой отчаянно правит бал, Кто убит — тот светел и свят.
Ты теперь дезертир, Вне закона, знай — правды не найти, Ты теперь просто цель Для таких же смертью меченых парней.
Утро в декабре туманом окутано, Возродилось из ночного праха, Оборвался след, и с каждой минутою Все темней таинственный лес.
Ты лежишь в снегах ~ без роду и племени, Пулею убит, а может, страхом, В ледяных цепях ты стал
ПЫТКА ТИШИНОЙ (музыка В.Дубинина и В.Холстинина)
Одна из моих любимых песен на альбоме. Из-за ее настроения. Каким бы взрывным человеком не был Дубинин, состояние одиночества им изучено досконально и перенесено на холст «Пытки…».
Сюжет (так и оставшийся на бумаге)
— Мы как-то сидели… то ли в кафе, то ли в привокзальном ресторане, — поведали мне музыканты нехитрую историю, — и к нашему столику подошла девчонка… Знаешь, такое существо, возраст которого сразу не угадаешь… То ли десять, то ли сто лет… Долго стояла, наблюдала за нами, потом попросила сигарету, дали сигарету, попросила кофе… Стандартная схема… «Вы что, музыканты? – говорит и странно так ежится, словно мерзнет. — Я сразу догадалась… Едете куда-то? Возьмите меня с собой! Я вам пригожусь…» А куда мы ее возьмем? Зачем она нам, эта старая малолетка?
«Ты подошла и застыла у стола» — так начинался сделанный по следам этого рассказа вариант текста. Мальтийский крест на шее, шрамы на запястьях – следы неудачных попыток покончить с собой, косуха с чужого плеча. Таких существ воспитанные люди называют «зверьками». Зверек в каменной ловушке, Все равно с кем, все равно куда. Мать и отец необязательно должны быть пьяницами. Они могут быть вполне состоятельными уважаемыми людьми, но достали своими нравоучениями… достали всех, В психушку сдавали, к венерологу водили. В американских фильмах режиссеры любят смаковать тему насилия отца над дочерью. В нашей истории подобного не происходило: папа не подглядывал за родной дочерью в окошко ванной комнаты и не заставлял ее заниматься с ним сексом, пока мама бегает по магазинам. Эта девушка приходит и уходит сама, как ей заблагорассудится, она не любит окружающих, она не жалует смазливых успешных и тупых сверстниц. Едва ли ее подберет какой-нибудь добренький миллионер и подарит на Рождество целый новый мир.
О такой вот девушке и был написан тот текст. Может, на плече у нее была татуировка в виде маленькой зеленой яшерки или прекрасной порочной розы. Может быть, у нее на плече сидела трехцветная ручная крыса с длинным розовым хвостом. Не знаю. Может быть, ее тело разрисовывал на очередном конкурсе «Body Art» художник Василий Гаврилов, некогда оформивший несколько «арийских» альбомов, и какое-то время она чувствовала себя кленовым листом, цветком лотоса или хитрой лианой, на которой неожиданно проснулись анютины глазки. О таких персонажах известно точно лишь одно: их хоронят за пределами церковной ограды, и священники отказываются их отпевать.
Ты подошла И застыла у стола, Богом проклятая с детства и совсем ничья.
Шрам на руке, Крест мальтийский на шнурке, Ты зверек, что потерялся В городском мешке.
Ты просишь кофе И сигарет, Ты просишь кофе И сигарет… Их нет…
Наш разговор Вспоминаю до сих пор, Ты в слова вплетала горечь, а не женский вздор, «Жизнь — это ложь, Ядовитый желтый дождь, Ты во лжи на свет явился, И во лжи умрешь…
И лучший выход —
Быстро сгореть, Прекрасный выход — Быстро сгореть,..