Арийхон
Шрифт:
– Марунта, я здесь! – вновь закричала я.
– Istarm uter junga![51] – ответила она. Зачем она мне это говорит, если прекрасно знает, что я ничего не понимаю? Я осталась стоять, поскольку прекрасно слышала, что она была на какой-то другой улице. Ей будет намного легче найти меня, если я больше никуда не пойду. И видимо, поступила правильно, потому что уже через минуту Марунта бежала ко мне. У меня как от сердца отлегло.
Девушка подбежала ко мне довольная и улыбающаяся, будто только меня и искала. Она взяла меня за руку и повела прочь. Мы вновь вернулись на тот перекресток и пошли прямо. Я даже усмехнулась, такому исходу и своей самонадеянности. Через четыре дома она остановилась. Я повернула голову, чтобы взглянуть на дом. Ничего особенного в нем не было. Он был двухэтажный и точно
Я ступила за ней следом. Стоило мне только войти, как дверь захлопнулась. Внутри дом был более радостным и современным, чем снаружи, это однозначно. Я стояла на небольшом коврике черного цвета, рядом стояла некая металлическая конструкция, на которой снизу стояла обувь, а выше находились крючки, видимо, для верхней одежды. Значит, и у них бывает зима. Ну, хоть что-то похожее в наших мирах! В общем, это маленькое помещение очень походило на наши обычные прихожие. Даже некое подобие обоев на стенах присутствовало. Только вот определить их цвет было невозможно, поскольку это более походило на замысловатые абстрактные фигуры, нарисованные сразу несколькими цветами. Будто на кисточку нанесли сразу множество красок и уже после этого стали рисовать на стенах. Надо отметить, что это мне понравилось. По крайней мере, здесь кроме песочного и черного цветов присутствовали еще и красный, зеленый, фиолетовый, оливковый, синий и конечно же много их оттенков. Такая обстановка создавала впечатление настоящего дома, а не пещеры, как можно подумать, посмотрев на эти дома снаружи.
Марунта быстро сняла свои подошвы и повесила на один из маленьких крючков снизу. Да, ее обувь была именно подошвой, без единой лямочки или чего-то похожего. Такая обувь создавала впечатление, что девушка босая, однако это было не так. Я опустила глаза на свои ноги. А вот я была действительно босая. Зачем бандитам понадобились мои туфли на шпильках, мне было не понятно, ну да ладно! Я лишь пару раз шаркнула ногами о коврик. Не заходить же мне в дом с грязными ногами? Марунта надо мной усмехнулась и жестом пригласила пройти в дом. Только сейчас я перевела взгляд вперед себя.
Напротив меня стояла женщина в длинном светло-голубом платье, молочного цвета переднике и точно такого же цвета платке, полностью закрывающего волосы. На вид ей было не более сорока лет, ну по крайней мере по лицу. Она улыбалась нам.
– Mahe! – проговорила Марунта и бросилась обнимать женщину. Мне не нужно было понимать их язык в этот момент, поскольку и так было понятно, что эта женщина ее мама. Значит и Марунте, гораздо меньше, чем двадцать пять. Хотя после первого с ней знакомства, она действительно сильно изменилась, и в первую очередь внешне скинула возраст. Сейчас она выглядела на девятнадцать максимум. Я сделала всего шаг вперед, лишь для того чтобы сойти с коврика. Уж слишком колючим он был. Ранее я как-то не замечала отсутствия обуви, мне было не до этого.
Я стояла и наблюдала эти нежные материнские объятья, даже не замечая трех парней, стоящих в нескольких шагах от них. Я обратила на них внимание, лишь когда они строем стали выходить. Первым снова шел «смоляной» парень. Как только его фигура заслонила сцену объятий, я перевела взгляд на него. Он же смотрел на меня теперь не гневно, а с какой-то странной ухмылкой. Его глаза пробежали по мне сверху вниз и обратно пару раз, а в заключение правая его бровь приподнялась, так же как и правый уголок его губ. Я могла только предполагать, что это все значит. Я это расценила как его интерес ко мне, но какой-то мало приятный для меня. Парень ничего не сказал и вышел, хотя даже если бы сказал, я ничего не поняла бы. Светловолосый парень относительно спокойно прошел мимо, слегка кивнув мне и медленно прикрыв глаза. Я расценила этот жест как благодарность с его стороны. Последний парень и вовсе прошел без всяких там эмоций, совершенно равнодушно осмотрев меня. И снова за
– Mahe, nib Kristiina! Yate xerauf mazu![52] – проговорила Марунта, отстраняясь от матери и показывая одной рукой на меня.
– Здравствуйте! Рада познакомиться, - ответила я, расценив эту фразу как знакомство. А как еще можно было ее понять, когда в одном предложении используются два имени?
– In-sibar, Kristiina! Iphirifis Margota.[53]– сказала женщина, добродушным тоном, а потом добавила уже более снисходительно, - Vat salim’to ik caset?[54]
– Ha, mahe. Yate salim’to ik caset. Re lu-otkhe salimin yate![55] – говорила Марунта маме. Вот теперь я точно ничего не понимала. Единственное знала точно так это то, что они разговаривают обо мне, поскольку женщина смотрела на меня и кивала.
– Starxiv, cha nib bazhe fasapir. Lu-otkhe in-valim lasdaf’to la ves acher gafilinestarmin.[56] - очень грустно ответила ей мама. На лице Марунты читалась скорбь. Неужели, пока ее не было дома, здесь что-то случилось? Я даже сама стала грустить. В этот момент мне вспомнилась моя милая и наивная мама. Как бы мне сейчас хотелось вот точно также прижаться к ней… Зря я стала ее вспоминать. На глаза даже слезы навернулись.
Марунта тяжело вздохнула и подняла на меня свои грустные глаза. Жестом она позвала меня к себе и предложила присесть. Наконец-то я ушла с порога. Когда я сделала всего пару шагов, мне открылась большая комната с теми же рисунками на стенах и настоящей мебелью. Чуть поодаль от Марунты и ее мамы стоял достаточно большой стол, на вид он был плетеный. А возле стены, куда и показывала Марунта стоял небольшой диванчик. Вообще-то он больше походил на плетеную из каких-то толстых и прочных по всей видимости прутьев скамейку, накрытую тканью. Но это было так аккуратно выполнено, что даже не хотелось тревожить. Не хотелось испортить. Но я, тем не менее, села.
– Mahe, ikasty yate kilas, ut-sibar.[57] - проговорила Марунта и повернувшись ко мне спиной, вышла из комнаты. Послышался какой-то странный звук из комнаты, в которую вошла девушка. Я нахмурилась, а Маргота лишь махнула рукой. Теперь ко мне повернулась ее мама. Женщина взяла меня за руку и вновь подняла. Она осматривала меня так, будто портной или продавец. Обойдя меня со всех сторон, она вновь пригласила меня присесть. Я мирно повиновалась. Смысл сопротивляться? Я в их доме, ничего плохого они мне не делают. Я села, а женщина тоже куда-то ушла. Мне хотелось встать и пойти за ней. Но я не стала, может быть так и задумывалось?
Я стала рассматривать комнату. Сейчас, сидя на достаточно мягком диванчике, я заметила, что мои ноги находятся на чем-то мягком. Я опустила глаза. Оказалось, что прямо перед диванчиком лежит небольшая дорожка. На вид она не должна быть мягкой, но в действительности, она нежная почти как шелк. Мой взгляд скользнул дальше по полу. Там, впереди, стоял овальный стол и шесть стульев, а под ними лежал небольшой палас овальной формы и по качеству идентичный дорожке у диванчика. При чем размер этого паласа был ровно по границе стульев, то есть если стул нужно будет отодвинуть, то на паласе останутся только твои ноги, а сам стул уйдет уже за его границы. Мне это показалось странным и интересным одновременно. По правую руку от меня стоял небольшой стеклянный столик на ножке. Для чего он предназначен оставалось только догадываться, поскольку в данный момент он был пуст.
Вновь послышался звук, будто что-то сначала тянули, а потом просто бросили на пол. И снова звук был из той комнаты, куда удалились и Марунта и ее мама. Двухстворчатая дверь распахнулась и ко мне вышла Маргота. В руках у нее было много всякой одежды, и вся она была блеклых цветов. Женщина подошла к столику и аккуратно все положила на него. Двумя руками она дала понять, что мне опять нужно встать. Я послушалась. Теперь я точно знала, что происходит – они просто решили меня одеть в не рваную, и скорее всего, по их мнению, более приличную одежду. Женщина начала поочередно брать из стопки одну вещь за другой и прикладывать ко мне. По ее мотанию головой я понимала, что она, слава Богу, не собирается на меня одевать, и к сожалению, то безобразие, которое отобрали для меня.