Арийский миф в современном мире
Шрифт:
Начиная с рубежа 1930 – 1940-х гг. советские авторы настаивали на исключительно автохтонном развитии раннеславянского единства, возводя его корни к энеолиту или бронзовому веку, то есть к доскифскому или даже трипольскому времени. Некоторые шли еще дальше, находя славян в позднем палеолите! Считалось, что археологически можно проследить прямую преемственность между трипольской культурой, скифо-сарматскими и аланскими памятниками, полями погребальных урн, антскими древностями и так вплоть до самого образования Киевской Руси. Ядром протославянской территории считалось Среднее Поднепровье, население которого «скрещивалось» (термин Марра) с соседями, что и привело позднее к образованию южных и западных славян. При этом Среднее Поднепровье рассматривалось как естественный и древнейший центр формирования и развития славянской культуры, всегда опережавший по уровню своего развития все соседние области и служивший для них источником высочайших культурных достижений.
Одновременно отстаивалась идея об автохтонном формировании славянства в начале н. э. на гораздо более обширной территории Центральной
Большое место в этих спорах уделялось югу России, и снова всплыла гипотеза Иловайского об Азово-Причерноморской Руси. Некоторые авторы настаивали на том, что славяне сформировались там автохтонным путем на основе предшествовавших скифо-сарматских культур. Этот спор разгорелся с особой силой во второй половине 1940-х – начале 1950-х гг., ибо после насильственной депортации крымских татар в 1944 г. появился добавочный политический фактор для поиска славянских древностей в Крыму. Во второй половине 1940-х гг. археологические работы в Крыму щедро финансировались, и к ним были привлечены лучшие специалисты, перед которыми ставилась задача доказать славянский, или русский, исторический приоритет в Крыму. В те годы в популярной литературе можно было встретить утверждения о том, что крымские земли изначально принадлежали славянам и их «предкам-скифам», что татары тем самым противоправно присвоили себе исконно русские земли и что только русские имеют неоспоримые исторические права на Крым как на свою территорию. Одно из практических следствий этих идей выражалось в том, что во второй половине 1940-х г. в Крыму расцвел антисемитизм: евреи не могли получить там ни работы, ни прописки. Крыму предназначалось чисто русское будущее (Костырченко 1994: 51, 54–55).
Не меньшая роль в рассматриваемых построениях отводилась реинтерпретации древностей западных земель. Оживляя старый германско-польский спор об этнической принадлежности лужицкой культуры, советские авторы послевоенного времени настаивали на славянстве лугиев и лужицкой культуры, относили пшеворскую и оксивскую культуры к культурам славянского, а не германского круга. Славянами объявлялись вандалы и лангобарды, а Заэльбье причислялось к древним славянским землям. В свете всего этого становится понятным и отношение послевоенной советской науки к готам, которых немецкие специалисты считали едва ли не самыми одаренными и могущественными из германских племен. По советской концепции, готы представляли собой разрозненные племенные группы с очень бедной культурой, которые, придя в Северное Причерноморье, быстро усвоили местную культуру и растворились среди местного населения. В некоторых работах сведения Иордана о готах вообще считались легендой. Раннесредневековые древности лесостепной и степной зон Украины, связанные с культурой погребальных урн, были объявлены раз и навсегда славянскими. Все это надолго лишило готскую проблематику археологической фактологической основы. Тем самым, на волне наблюдавшегося в 1940-х гг. государственного шовинизма советская наука временно гальванизировала многие концепции «славянской школы» (об этом см.: Шнирельман 1993; Shnirelman 1995a; 1996b). Но после смерти Сталина подавляющее большинство специалистов утратили к ней интерес, причем от этих идей отказались и многие их недавние защитники.
В то же время в 1940 – 1950-х гг. апелляция к миграционной теории не поощрялась, а упоминание о родстве с «арийцами» было настолько опасным, что от него лучше было отказаться (Струве 1947; Читая 1955: 376–377; Пиотровский, 1995: 272–273. Об этом см.: Шнирельман 2006: 101–102). Все это, разумеется, было реакцией на нацистскую идеологию.
В рассматриваемый период энтузиазм, связанный с поисками славянской прародины и славянских предков, был подхвачен и еще больше раздут популярной литературой. Здесь нет возможности дать обзор всей этой продукции, рожденной патриотическими чувствами. Поэтому остановимся лишь на одном эпизоде, позволяющем перекинуть мостик от славянофильской археологии 1940-х гг. к произведениям современных неоязычников. Речь идет о сочинении писателя А. К. Югова, посвященном доказательству славянского происхождения Ахиллеса (Югов 1949). Чтобы понять весь пафос его построений, надо иметь в виду, что впервые Югов выступил со своей идеей в самом конце 1940-х гг., то есть, во-первых, в разгар кампании борьбы с «безродными космополитами», а во-вторых, в то время, когда Крым усиленно заселялся славянским (русским и украинским) населением. Этим и определялась сверхзадача его выступления.
Автор начинал со ссылки на ученых, будто бы доказавших, что скифы, киммерийцы, тавры и родственные им племена были бесспорно «прарусскими». Особый восторг у него вызывал Ломоносов, все построения которого относительно происхождения славян-русичей якобы нашли научные подтверждения. Но Югову этого казалось мало, и он задавался вопросом, «не отодвинуть ли в древность саму русскую народность». Он спрашивал далее, когда вообще русские появились в Причерноморье и в Крыму, и безапелляционно настаивал на том, что это случилось еще до Троянской войны, то есть в XVI–XIII вв. до н. э. О том, насколько над ним довлели патриотические чувства, определявшие содержание всех его построений, свидетельствует следующее его заявление по поводу трипольской культуры, впервые открытой на Украине археологом Хвойкой. Югов писал: «Не хочется почему-то думать ни о каких “прото”, а попросту хочется сказать, что Хвойка открыл древнюю русскую культуру…» (Югов 1949: 182). И он стыдил советских археологов за то, что они, якобы будучи в плену у «немецких концепций», не решались открыто заявить об истинной древности русской культуры.
Сам он был лишен этих «комплексов» и, опираясь на византийские источники (Лев Диакон и др.), признавал в Ахиллесе… русского, урожденного тавроскифа из Приазовья 87 . Он неутомимо искал все новых и новых тому подтверждений, привлекая высказывания древних авторов о святилище Ахилла в Крыму, о том, что Ахилл «был владыкой скифской земли», и т. д. Все это заставляло Югова испытывать гордость за русский народ, чей славный сын стал героем бессмертной поэмы Гомера и который, тем самым, оказывался участником формирования античной средиземноморской культуры. «Мы, ‘народ Рос’, были создателями средиземноморской культуры наравне с греками», – заявлял он (Югов 1949: 186). Мало этого, Керченский полуостров, где якобы правил Ахиллес, объявлялся родиной железной металлургии. Вот, оказывается, почему оружие и доспехи Ахиллеса делали его непобедимыми: они по прочности намного превосходили бронзовое вооружение, которым тогда пользовались остальные народы Древнего мира. Далее, автор настаивал на прямой преемственности Киевской Руси от Скифского царства в Крыму. Облик древних скифов, воссозданный советским антропологом М. М. Герасимовым, напоминал ему «гордое, но в то же время юношески доверчивое лицо… крымского славянина» (Югов 1949: 190). Симптоматично, что Югов оживлял все те же надежды на обнаружение славянской докириллической письменности, которые вдохновляли историков «славянской школы».
87
В этом он фактически возрождал дилетантские рассуждения Иловайского и Флоринского.
Следовательно, заключал автор, русские являлись исконным населением Крыма, где греки, римляне, готы, генуэзцы, татары, турки появились много позднее. Автор соглашался считать древних греков «культурным населением». Но все остальные были для него однозначно варварами, способными лишь грабить Крым и разрушать наследие «древнерусской тавроскифской культуры». «Что доброго могли принести с собой в русскую Тавриду орды татар – этот черный отблеск батыевщины? Паразитический, хищнический образ жизни – это исконное свойство крымского татарина», – восклицал он патетически (Югов 1949: 188). Образ татарских «кочевых, насильнических орд», похоже, преследовал его как страшный сон, и он не упускал случая еще и еще раз напоминать о «зловещей роли» татарского народа в русской истории (см., напр.: Югов 1968). Отличался он и другими «патриотическими» выступлениями; в частности, в 1960-х гг. пытался поднять общественность против известного историка А. А. Зимина, осмелившегося поставить под сомнение аутентичность «Слова о полку Игореве» (Югов 1965).
Сочинения писателя Югова, неизменно включавшие опус об Ахиллесе, неоднократно переиздавались (см., напр.: Югов 1975) и вошли в золотой фонд русской националистической литературы. В этих кругах с благодарностью подхватывали его версию о славянстве Ахиллеса. Популяризация этой идеи вызвала обеспокоенность у ученых, и в середине 1970-х гг. они несколько раз выступали с разъяснениями по поводу ее полной безосновательности. Речь шла о дилетантском подходе Югова к этимологическим построениям (Галкина 1975) 88 , о полном непонимании им смысла древних этнонимов (Ханпира 1974) 89 и неумелом обращении с фольклорными сюжетами (Рыбаков 1985: 158), о его вольных манипуляциях с древними источниками и некорректном использовании трудов академика В. Г. Васильевского (Алексеев, Лихачев и др. 1976; Ханпира 1974).
88
Под псевдонимом Галка Галкина скрывался известный писатель Аркадий Арканов.
89
Еще более ста лет назад специалистам было известно, что в первобытности и раннем Средневековье побежденные племена могли принимать название победителей, но позднее, когда те ослабевали, возвращаться к своему прежнему названию (Веселовский 1882).
Ученые объясняли, что на самом деле родина мирмидонян и их вождя Ахилла располагалась на острове Эгина, что византийские авторы склонны были использовать одни и те же древние этнонимы для различных неродственных между собой народов, что они нередко основывались при этом на созвучии терминов, а это напоминает народную этимологию и весьма далеко отстоит от научных методов (Ханпира 1974: 188; Алексеев, Лихачев и др. 1976; Топоров 1986: 29). Наконец, ученые отмечали, что «возрождать в конце XX века взгляды византийских хронистов X–XI вв. или даже писателей барокко XVII в. (любивших отождествлять народы своего времени с племенами седой древности) так же недопустимо, как защищать геоцентрическую систему или алхимию…» (Алексеев, Лихачев и др. 1976: 111).