Аркадия
Шрифт:
Я знал, что поступаю плохо. Я знал, что нарушаю родительский запрет. Так делать было нельзя, они ведь волновались за меня и заботились обо мне.
За неделю до моего восемнадцатилетия они сказали, что хотят серьезно поговорить. Я сказал, что хочу какао. Через пять минут мама поставила чашку передо мной, и они с папой сели на диване, а я остался сидеть на кресле. Чашка была горячая, и от нее вкусно пахло. Я смотрел на них, а они смотрели на меня. У них были испуганные глаза, они страшно переживали о чем-то, а я переживал о том, что они переживают. Мама и папа держались за руки. Они всегда держатся за руки, когда остаются наедине, иногда они сидят на кухне и пьют кофе, и все равно держатся за руки. Мне нравится на это смотреть, потому что мои мама и папа часть чего-то целого. А целое, то есть мама и папа вместе, это и есть я. Мой папа был безжалостным и жестоким человеком в обычной жизни, но очень нежным и заботливым со мной и мамой, моя мама была очень нежной и заботливой, но если нужно было защищать меня и папу, она была безжалостной и жестокой. Мои родители были как идеально подходящие друг другу части паззла, на которых вроде бы разные краски, но они составляют одну картинку.
Я смотрел,
А потом я долго думал, что мои родители сошли с ума. Они начали говорить такие вещи, которые обычно пишут в книжках. Я много книжек читаю, потому что книжки не звучат, мне с ними легче. Я-то знал. Они говорили, что им больше лет, чем они выглядят. Это я тоже знал, маме нельзя было дать больше двадцати пяти лет, а папе больше тридцати пяти. Им обоим должно было быть надежно за сорок, так что да, они выглядели младше. Но мама сказала, что ей было двадцать пять в тысяча девятьсот тринадцатом году, в Вене, и с тех пор ей двадцать пять и есть. А папа сказал, что он родился в девятьсот семидесятом году. И даже без тысячи. Папа сказал, что он родился в Бирке и был викингом. Они сказали, что в Аркадии не стареют, а кто проведет в Аркадии хотя бы год, не сможет постареть и вернувшись, потому что сам воздух там - источник вечной жизни. Я отпил какао и почесал в затылке. Ощущение было приятное. Я сделал то, что делала мама с самыми своими странными пациентами. Я сказал:
– Продолжайте, - и кивнул. И они продолжили. Иногда они сжимали руки, мама говорила очень быстро, и я не всегда понимал, что именно она говорит. Папа говорил как всегда, но выпрямился очень напряженно. Они сказали, что они потомки двух королей какого-то запредельного мира, сказочного, состоящего из волшебства. Они говорили о какой-то великой реке, сквозь которую в наш мир течет безличная магия, которая его и создала. Они сказали, что два короля того мира, это первые люди, немного другой породы. Они не сыновья Адама и Евы. Благой и неблагой короли, добрый и злой. Мама - дочь благого, а папа - сын неблагого. Они были принцем и принцессой затерянного королевства, были похищены из настоящего мира и обмануты. Я так и не понял, здорово там или нет. А потом они полюбили друг друга, на этом месте мама и папа одновременно сжали друг другу руки, и они захотели сбежать, потому что не могли быть вместе в Аркадии. Их поймал злой король, и они поклялись отдать меня. И тут мама заплакала, горько-горько, болезненно, как будто ей было больно внутри. Она сказала, что уже знала, что у них буду я, сказала, что любит меня, а потом сказала "прости меня, мой милый", но я потерял момент, в который должен был разозлиться. Папа сказал, что злой король бывает только в разомкнутых пространствах, на свободе, и даже замок его не имеет крыши. Папа сказал не выходить из дома, пока они не придумают хоть что-то.
Я подумал, а вдруг они сошли с ума? Но почему они сошли с ума вдвоем? Я заволновался, а они принялись говорить мне, что объяснят больше, про этот мир и про все, и про всех.
Я не то чтобы не верил им, но все казалось далеким и странным, каким-то чужим. Моя мама - психотерапевт, у нее есть разные клиенты (нарциссические, шизоидные, параноидные, депрессивные, маниакальные, мазохистские, обсессивно-компульсивные, асоциальные и истероидные), мой папа - спикер парламента, у него есть комитеты (по социальным вопросам, по вопросам Конституции, по вопросам культуры, по вопросам обороны, по образованию, по окружающей среде и сельскому хозяйству, по финансовым вопросам, по вопросам внешней политики, по здравоохранению, по вопросам промышленности и торговли, по вопросам правосудия, по вопросам рынка труда, по вопросам социального страхования, по налогам и сборам). Мама и папа пьют кофе, ездят на машинах, читают газеты и курят за столом. Мама и папа не похожи на принца и принцессу волшебного мира. Так что, то что они мне сказали никак не могло показаться мне настоящим. Я пообещал им не выходить из дома, когда мне стукнет восемнадцать, чтобы меня не забрали. Но опасаться этого не получалось, как опасаться того, что меня заберут пришельцы (многие думают, что люди вроде меня сумасшедшие, у них делюзии и бред, и хотя так бывает иногда, чаще всего бывает не так.)
В общем, я думал, что мои родители преувеличивают. Я зашел в метро и долго раздумывал, как лучше доехать до Фисксэтра. В конце концов решил, и нырнул в вагон. Пахло резиной, женскими духами и потом. Я принялся рассматривать пассажиров. Был много-много детей в разных костюмах. Детям Хеллоуин нравился больше, чем взрослым. Я улыбнулся мальчишке в костюме гигантской рыбы. Хотелось спросить, лосось ли это, но мог завязаться разговор, а мне нужно было подумать. Я пытался до мелочей воспроизвести картинку, которая была у меня перед глазами. Что было рядом? Пожарная лестница, кольцо домов, незаженные окна. Но это как везде. Ничего не обычного? Как я должен был ее найти? Я вспомнил вывеску. Зоомагазин "Лесси". Лесси это такая собака породы колли. Забавная фраза, я улыбнулся. Хорошо, подумал я, и еще подумал, что нужно позвонить Лизе. Лиза не как Лесси, но начинается на ту же букву. Прямо передо мной маленький солдатик смотрел в окно, за которым путешествовали провода, а потом поезд выехал из тоннеля, и я увидел подсоленное звездами небо. Мальчик тоже поднял к нему глаза, я увидел это в отражении. Вот за что я люблю людей.
Я вышел в совсем темную ночь, но знал, что еще не опоздал. Редкие стайки детей еще колядовали, но большинство уже закончили. Я остановил девочку в костюме принцессы, ей было лет двенадцать, у нее могла быть зверушка, за которой она ухаживала. Я спросил:
– Где зоомагазин, который называется "Лесси"?
Я старался хорошо сформулировать вопрос. Девочка сделала от меня шаг назад, отдернула пышную шифоновую юбку. Я обнимал папин ботинок и выжидающе смотрел на нее.
– Там, - она указала в просвет между домами.
– Спасибо, - ответил я, но она уже унеслась, нагоняя подружек. Я пошел в ту сторону, в которую она посоветовала. Телефон заверещал, и я понял, что это мама с папой. Я сбросил звонок, хотя это было плохо. Нужно было посмотреть название улицы и позвонить в скорую. Почему в скорую нельзя написать смску? Почему у скорой нет своего мессенджера? Все эти вопросы занимали меня, пока я не понял, что на улице как-то неприятно. Я слышал далекий детский смех, похожий на звон бокалов перед Рождеством, но детей рядом не было, и окна в домах не горели долго, а потом зажглись все разом, так что меня ослепило, потом погасли снова. И почти тут же начали вспыхивать и угасать в каком-то странном порядке, так быстро, что у Маттиаса начался бы припадок. Я подумал, что мне что-то пытаются сказать. Так часто бывало с моими одноклассниками, они все говорили на разных языках, это могли быть прикосновения, вещи, цвета, рисунки. Сейчас я видел язык света и темноты, я пытался впустить в голову рисунки, которые образовывали горящие пару секунд окна, но никак не успевал. Я плелся, чуть шатаясь, вперед, и увидел вывеску зоомагазина. Многие буквы на ней не горели, и я увидел слова "За Лес". В этом дворе и должна была быть моя бездомная. Надо мной лопнул фонарь, и осколки осыпали меня, как конфетти. Я стряхнул их себя. В изменчивом свете окон, они блестели как первые снежинки. Я увидел женщину, сидящую около пожарной лестницы. Рассмотрев название улицы, я позвонил в скорую помощь. Мне ответили сразу, и я продиктовал адрес. С моей бездомной еще ничего не было, а я уже сказал, что она кашляет кровью.
– Вы могли бы посидеть с ней до нашего приезда. Мы будем через десять минут.
– Да, - сказал я. Женщина делала большие паузы, видимо думала, что я иностранец и хотела убедиться, что я успеваю говорить.
– Следите, чтобы она не захлебнулась кровью, держите ее голову так, чтобы она могла сплюнуть.
Я кивнул и запомнил на будущее. Диспетчер скорой помощи отключилась, а я почти дошел до моей бездомной. Свет вокруг снова стал успокоенный. Бездомная чуть раскачивалась, ее руки скользили к горлу и обратно, будто она не могла решиться поцарапать себя или нет.
– Фру, - начал было я, а потом подумал, что наверное она фрекен или ей было бы приятнее быть фрекен.
– То есть, фрекен. Вы чем-то болеете? Будет легче, если вы мне скажете, врачи будут знать.
Она что-то проклекотала, и я совсем ничего не понял. Я не знал даже, была ли это речь. Как будто птица сидела у нее в горле. Я подошел ближе, и в этот момент кровь хлынула у нее ртом. Я вспомнил обещание, данное женщине диспетчеру. Когда я оказался рядом, я заставил ее наклонить голову и открыть рот, это было легко, она была какая-то совсем слабая, будто кукла. Ее рот открылся, и кровь хлынула вниз, и тогда я понял, что ее не фонтан, но маленький фонтанчик. Скорая, наверное, не успеет. А потом я увидел, как сквозь черный провал ее рта между гнилых зубов что-то на меня смотрит. Глазки, как бусинки и блестят. У меня даже не хватило времени, чтобы удивиться. Изо рта бездомной, которой мне так хотелось помочь, вылетела птица. Это была птица неизвестной мне породы (но я знаю немного птиц), красная от крови, с тонким клювом. Она вылетела прямо на меня, и я отмахнулся от нее, а следом увидел еще одну, такую же. Я успел заметить, что тело женщины под лохмотьями бугрится, как будто кожа сейчас взорвется. Страшно мне не было, но я был удивлен и расстроен. Птицы вылетали из ее рта, а потом две из них пробили кожу на ее шее. И я понял, что женщина давно была мертва - у нее были синие-синие губы и тусклая плоть. Неизвестные мне птички, великое множество птичек покрытых холодной кровью, как соусом, летели ко мне. Я закрыл руками лицо, а они царапали и клевали мне руки. Снова пошел дождь, и он смывал кровь с птичек прямо на меня. Я закричал в надежде на то, что скорая приедет, заметит и спасет хотя бы меня. Я едва не оступился и обернулся, чтобы посмотреть, куда я иду. И увидел, что асфальт на дороге проседает, как от огромного подземного взрыва. Птицы врезались в меня, как маленькие снаряды, их перья блестели красным в свете луны. Я не мог ни шагу больше ступить назад, потому что передо мной ничего не было. Мертвая бездомная, мне казалось, ухмылялась своим истекающим кровью ртом. Я отмахивался от птиц, и когда я попытался выскользнуть в другую сторону, оказалось, что асфальта нет больше и там. Я стоял на узкой ленте земли, как канатоходец, и с обеих сторон от меня была только темнота, а рой птиц клевал меня и царапал. Я старался отмахнуться от них с помощью папиного ботинка. Даже хорошо, что я именно его сегодня взял. Я подумал, что если лягу, буду устойчивее, а так что-нибудь, как-нибудь и образуется. Но этого я не успел. Я снова оступился, когда одна из птиц врезалась мне под коленку, острым клювом попав ровно в дырку на моих джинсах. Вот тогда я полетел вниз. То есть, сначала полетел папин ботинок, а потом уже я.
Ощущение было приятное.
Глава 3
Когда мне бывало скучно, я всегда думала о звездах. Сегодня, к концу пар, телефон совсем разрядился, а планшет лежал дома, в забытой сумке, вместе с косметикой и ключами. Мне нечего было почитать в метро и возможно некуда было возвращаться. Я смотрела на лица людей, серые от усталости, и думала о том, что происходит сейчас над моей головой далеко-далеко, так далеко, что я и представить этого не могу. Сложнейшие ядерные реакции совершались в утробах газовых облаков, излучающих вечный свет. Я улыбалась, повторяя про себя астрономические координаты V2416 Стрельца, V0615 Стрельца и, конечно, моей любимой V2506 Стрельца спектрального класса Меа. Я наизусть знала координаты всех переменных типа Z Андромеды, и это была не та тема, которую можно обсудить с подружками за кофе. Иногда я чувствовала себя очень одинокой, и мне хотелось быть как все. Я читала глупые книжки, смотрела глупые мультфильмы, но не могла избавиться от цифр и букв, формул, координат и каталогов. Они следовали за мной повсюду, куда бы я ни шла. Мама и папа радовались моим бесчисленным грантам, а я мечтала о том, чтобы меня волновали только мои волосы. Мне нравилось учиться, и я могла проводить целые дни в обсерватории университета, давно ставшего музеем. Даже просто рассматривать телескопы было здорово - представлять, как я настраиваю оптику, чтобы взглянуть туда, в вечность, в холод, в колодец бесконечного человеческого удивления.