Аркан для холостого босса
Шрифт:
Но сейчас ему было совсем не до скуки. Чертовски раздражало, что пульс бился учащенно и резко усиливалось волнение, и все из-за секретарши. Господи, из-за простой секретарши! У него, должно быть, жар, только этим он мог объяснить то, что с ним происходит.
С одной стороны, Филипп ожидал возвращения миссис Монтаг из отпуска, тогда он вернется к нормальной жизни. С другой, ему хотелось как можно дольше оставаться с обворожительной брюнеткой, сидящей в кресле напротив него.
– Итак, что ты думаешь? – вдруг спросил он, обведя ручкой, как указкой, салон самолета.
Филипп испытал чувство вины, когда Мадлен едва не подпрыгнула, словно он нарочно испугал ее.
– О, замечательно!
Мадлен рассмеялась, и сразу исчезла скованность.
– Филипп, я собираюсь сделать заявление, которым едва ли смогу тебя удивить. Я никогда не летала на частных самолетах. Более того, мне довелось пользоваться коммерческими рейсами всего несколько раз в жизни.
Сделав вид, что до глубины души поражен ее признанием, Филипп широко раскрыл глаза и поднял брови.
Она прыснула от смеха, прикрыв рот рукой.
– Мне все кажется, что появится какой-нибудь археолог и прочитает нам лекцию о достоинствах коринфских кожаных изделий.
При виде того, как она погладила узкой рукой блестящее мягкое сиденье рядом с ней, у Филиппа пересохло во рту. Движение было неосознанно чувственным, ее пальцы, скользящие по верхнему шву, привели его в замешательство. Филипп опустил ручку и блокнот на столик у компьютера, чтобы не выронить их из внезапно задрожавших пальцев. То, что Мадлен не понимала, насколько она привлекательна, давало ей огромную власть над ним.
Он попытался пошутить:
– Думаю, за ним протиснется очаровательная красотка, чтобы предложить нам программу полета.
Она снова хихикнула. Обычно хихикающие женщины вызывали у него невыносимое раздражение. Но улыбка Мадлен, ее стремление оставаться такой, какая она есть, естественной и лишенной жеманства, делали ее восхитительной.
– А потом, – сказала она, наклонившись вперед и подыгрывая ему, – Кении Джи даст нам концерт для двоих.
Филипп с удивлением обнаружил, что смеется вместе с ней. Только подумать! За последние два дня он смеялся больше, чем за… Интересно, как долго он не смеялся? Филипп не мог припомнить, когда ему хотелось в последний раз с кем-нибудь просто поболтать. Давным-давно, с целью самозащиты, он стал скрытным, отрешенным от внешнего мира, а Мадлен заставила его желать простого общения.
Очевидно, Мадлен не представляла, как притягательно выглядит, слегка наклонившись вперед. На ней было достаточно строгое платье спортивного покроя с короткими рукавами и юбкой в складку, поверх него полагался темно-синий блейзер, который сейчас, аккуратно сложенный, висел сзади на спинке кресла. Но вырез ее платья, открывающий нежную белую кожу, подвергал его танталовым мукам.
Филипп быстро зажмурился и сделал глубокий и медленный вдох. Нельзя вести себя по-мальчишески. Его поведение просто неприлично. Последнее время Филипп был слишком загружен делами, чтобы заниматься личной жизнью. Но это же не значит, что он стал сексуально озабоченным! Черт побери! Он всегда держал себя в руках, и так будет впредь.
Когда Филипп открыл глаза, то почувствовал благодарность к появившемуся в проходе бортпроводнику.
– Могу ли я вам что-нибудь принести, сэр? А вам, мэм?
– Холодной воды с лимоном для меня. А тебе, Мадлен? – спросил Филипп.
– Я буду то же самое.
– У нас полный набор напитков и укомплектованный бар. Ты уверена, что больше ничего не хочешь? – уточнил Филипп, стараясь, чтобы Мадлен чувствовала себя свободнее.
– Нет, правда. Достаточно одной воды.
Когда стюард скрылся, Филипп не удержался, чтобы не подразнить ее:
– Обещаю не говорить старшему пилоту, если ты что-нибудь прольешь.
– Похоже, что я могу это сделать? – Мадлен густо покраснела.
– Нет, вовсе нет, – сказал он, смягчившись при виде ее откровенного смущения.
– Жалкий обманщик, – она шутливо надулась. И сразу же хлопнула себя ладонью по губам.
Краска отлила от лица, а глаза стали огромными, когда она поняла, что сказала. Филипп закатился от смеха.
– Все нормально, Мадлен. Ты знаешь, я не обделен чувством юмора.
Она отвела взгляд, чувствуя, что снова краснеет.
– Честно говоря, пока не знаю. Я никак не могу привести себя в нормальное состояние. Все случилось так быстро. Никак не могу сообразить, что к чему. Понимаешь, всего за день с небольшим я получила работу, о которой могла только мечтать, прокатилась в лимузине, а вот теперь лечу на частном самолете в командировку. Если бы я не была уверена в этом, мне бы просто казалось, что я сплю.
– Согласен, потому что и для меня в этом тоже много неожиданного.
– Однако ты наверняка не чувствуешь себя ребенком в церкви, который ждет, что ему вот-вот прикажут сидеть спокойно и не ерзать.
Когда принесли напитки, Филипп взял свой бокал, благодарно кивнув стюарду. Он ждал, пока Мадлен с жадностью осушила свой, а потом, поймав ее взгляд, сказал:
– Клянусь, больше не буду тебя дразнить, Мадлен. Ты можешь расслабиться.
– Сомневаюсь, что у меня получится, – ответила она, и к ней вернулось чувство юмора. – Но обещаю, я постараюсь.
Филипп снова занялся своими записями, и Мадлен вздохнула с облегчением. Он был очень мил. А она чувствовала себя деревенщиной. Но с самого начала Мадлен решила, что будет глупо, если она попытается показать, что такая роскошь для нее привычна. Ничто в повседневной борьбе за выживание не могло бы принудить ее к дешевому притворству. Мадлен никогда не могла принять безразличный вид, если ей что-то нравилось, и на ее лице всегда было написано то, что она чувствовала. Но сейчас ей вдруг захотелось быть опытной и искушенной, чтобы казаться беспечной.
Не стоит говорить, что безделье только еще больше распаляло ее и без того взвинченные нервы. Наверное, Филипп думает, что поступает правильно, не диктуя ей и не давая задания печатать на машинке. Мадлен оставалось листать журнал, который не содержал ничего любопытного, или наблюдать за тем, как Филипп задумался над документами – последнее было намного интереснее для нее. Снова и снова она старалась убедить себя, что он просто босс, как и любой другой, поэтому не надо поддаваться панике, чтобы не выглядеть простофилей.