Аркай
Шрифт:
— Ничего особенного я не натворила, — пустым голосом сказала Люда. — Просто нарушила какой-то приказ.
— Всего-навсего! Очень мило, — сказал папа. — Действительно, ничего особенного. Просто нарушила приказ, притом какой-то неизвестный. Такой пустяк. А как ты словчилась столь блистательно отличиться? Раньше в нашем доме этого не водилось — приказы нарушать. Это новая страница в нашей жизни. Или нет?
— Ты, Федя, её не ругай, — сказала из кухни мама. — Она по справедливости поступила.
— Вот как? Даже по справедливости, — удивился папа. — Что-то не слыхивал я о справедливых нарушениях приказов. Очень любопытно. Ну-с, так я готов заслушать ваш доклад.
Тут папа поёрзал на стуле, уселся, положил ногу на ногу, и Люда поняла, что настроение у него просто отличное.
— Понимаешь, Федя, — сказала мама. — Есть такая собака — Аркай. Людочка к нему очень привязана. Это такой рыжий вожак, очень милый. Ты его, конечно, знаешь.
— Нет, не знаю, — сказал папа. — Меня с этим милым рыжим вожаком никто не знакомил.
Всем стало понятно, что папа только притворяется строгим. На Береговой все знали Аркая, а уж папа-то! Как он мог позабыть рыжего вожака?
— Ну, всё равно, — волнуясь, сказала мама. — Тут вот что случилось с этим Аркаем: упряжкой управлял неопытный наездник…
— Каюр, мама, — поправила Люда.
— Хорошо, пусть будет каюр. Это Метальник Савелий позволил. Так этот неумёха не справился, сани на горе опрокинул. Они покатились, а полозья наехали и сломали ему лапу. И тогда он распорядился его пристрелить и сшить из шкуры унты.
— Понятно, — сказал папа. — Этот рыжий вожак не удержал сани, сломал лапу каюру-наезднику, вследствие чего последний требует пристрелить Метальника и сшить из его шкуры унты.
— Да нет же, — оторопело сказала мама. — У каюра ничего не сломано. Это, наоборот, пёс пострадал, из него и хотят шить.
— Это уже куда ни шло, — сказал папа. — Метальник Савелий, следовательно, вне опасности.
— Вне, вне, — подтвердила бабушка, глядя из-под очков. — Являлся уже сюда этот законник. Ходит, землю роет, покоя ему нет, что псину не извёл. Тут я ему указала разворот.
— Даже разворот! Хорошенькие делишки творятся в этом доме! Сначала умыкают казённое имущество в виде пса, нарушают приказ. В заключение оскорбляют должностное лицо при исполнении служебных обязанностей. А кому за это отвечать, я вас спрашиваю? Прямо чудеса творятся в этом неуправляемом семействе. Стоит человеку на минутку отлучиться в океан — и на тебе: уголовное дело!
— Ты не причитай, Федя, не причитай, — сказала бабушка. — Ответ мы как-нибудь держать сумеем.
— Ой ли! Не уверен, — усомнился папа. — В сложившейся ситуации я должен отбыть на свой командный пункт для принятия решения. Так что, как говорили древние греки, бонжур, то есть до вечера.
— Папуля, древние греки так не говорили! — вскричала тут Люда. — Бонжур по-французски значит «здрасте»!
Но папы уже не было в доме. Нахлобучив свою просоленную фуражку, он решительно шагал в сторону причала.
— Решение принимать пошёл, — покачала головой бабушка. — Твоему Аркаю теперь некоторые деятели по стойке «смирно» козырять будут.
В субботу после уроков Зоя Николаевна попросила Люду подождать её на выходе из школы. Надо, сказала она, завершить кое-какие дела.
Погодка в тот день стояла швейцарская, — так папа иногда говаривал. Вспыхивала искорками свежая пороша, безветрие и тишина царили над сопками. Стар и млад стали на лыжи. Хотя, правда, какие же старики на Береговой? Бабушка, например, когда надевала голубой свитер и полосатую шапочку, совсем молодо выглядела на лыжах с яркой наклейкой. На лыжах выбиралась на прогулку и мама. У Люды тоже бережно хранились беговые, стремительно-узкие, с белой маркой «Вызу».
На Береговой лыжи берегли и холили, гордились ими. И в отпуске, будучи на материке, старались раздобыть лыжи последней марки.
Сенюков Вениамин пуще глаза берёг свои гоночные «Оулу», но всё равно предметом его мечтаний являлись принадлежащие Зое Николаевне пластиковые лыжи фирмы «Эстния» — невыразимо прекрасные и почти невесомые. На таких бегала сборная Союза. Будь у Сенюкова Вениамина такие лыжи, он никому не оставил бы малейших надежд на победу. Глядя, как маховым, широким шагом накатывает на лыжню классная руководительница, мягко и сильно отталкиваясь тростниковыми палочками, он испытывал лёгкую зависть. На Береговой у Зои Николаевны на лыжне соперников не было, и это являлось предметом гордости шестого класса.
В субботу только одна вахта оставалась на местах, сопки расцвечивались куртками и свитерами. Лыжники забирались на вершины, неслись, лавируя, вниз по склонам. Раскатиться места хватало. Все неровности, кочки и пни исчезали под снегом, лишь кое-где выглядывали из сугробов вершинки искривленных ветрами берёз. Пологие склоны с мягкими перепадами так и манили ринуться вниз, чтобы свистело в ушах да обжигало щёки упругим морозным ветерком. Случалось, падали лыжники, но это никого не пугало — катись, кувыркайся хоть до самых причалов. А ломаные лыжи да разбитые носы считались на Береговой признаком отваги.
Зоя Николаевна вышла на крыльцо, и следом за нею возник и Сенюков Вениамин, знающий точно, что без его участия никакое толковое дело не сладится. И Зента Пенкалис оказалась тут же.
— Почётный эскорт, — улыбнулась Зоя Николаевна. — Все готовы. Настроение решительное?
— Готовность номер один, — подтвердил Сенюков Вениамин. — В случае чего, запросим подкреплений.
Последние два дня он в школе не появлялся, и, удивительное дело, Зоя Николаевна не обратила на это внимания. Случай невиданный: ведь в шестом классе по списку числилось всего девять учеников. К тому же на памяти Люды Сенюков Вениамин не пропустил ни одного урока.