Армадэль. Том 2
Шрифт:
«Желал бы я знать, такая ли чудная ночь сейчас в Англии, как здесь? — сказал он. — Желал бы я знать, смотрит ли моя милая на луну теперь и думает ли она обо мне?»
Я не могла больше выдержать, я накинулась на него тотчас.
«Боже мой, мистер Армадэль! — воскликнула я. — Неужели в том мире, в котором вы живёте, есть только один предмет, достойный разговора? Мне до смерти надоела мисс Мильрой. Пожалуйста, говорите о чем-нибудь другом».
Его широкое и глупое лицо покраснело до самых отвратительных волос.
«Извините, — пролепетал он с каким-то угрюмым удивлением, — я не предполагал…»
Он остановился в замешательстве и посмотрел на Мидуинтера.
Как бы то ни было, Мидуинтер услышал нас. Прежде чем я успела заговорить, прежде чем Армадэль успел прибавить слово, он завершил недоконченную фразу своего друга тоном, который я слышала, и с выражением лица, которое я видела в первый раз.
«Вы не предполагали, Аллэн, — сказал он, — что дамы могут так легко раздражаться?»
Первое ироническое слово, первый презрительный взгляд, услышанный мною от него! И Армадэль этому причиной!
Гнев мой вдруг прошёл, место его уступило другому чувству, тотчас придавшее мне твёрдость и заставившее меня молча выйти из комнаты.
Я была одна в спальне. Я имела несколько минут для своих мыслей, которые я не намерена передавать словами, даже на этих тайных страницах. Я встала и отперла — всё равно, что бы там ни было. Я подошла к изголовью кровати Мидуинтера и взяла — всё равно, чтобы ни взяла я. Последнее, что я сделала, прежде чем вышла из спальни, посмотрела на часы. Было половина одиннадцатого, время, когда Армадэль всегда оставлял нас. Я тотчас вернулась к обоим мужчинам; мило улыбаясь, подошла к Армадэлю и сказала ему…
Нет! Поразмыслив хорошенько, я не напишу того, что я ему сказала или что я сделала потом. Мне опротивел Армадэль! Его имя беспрестанно встречается в записях, которые я делаю. Я пропущу то, что случилось в следующий час — от половины одиннадцатого до половины двенадцатого, — и стану продолжать мой рассказ с того времени, как Армадэль оставил нас. Могу ли рассказать, что произошло, как только наш гость повернулся спиной, между Мидуинтером и мной в нашей спальне? Почему и это также не пропустить? Нужно ли волновать себя, записывая это? Я не знаю! Зачем я веду дневник? Зачем искусный вор, описанный недавно в английских газетах, оставил именно то, что могло уличить его, — каталог всех украденных им вещей? Почему мы не бываем рассудительны во всех наших поступках? Зачем я не всегда остерегаюсь и никогда не бываю последовательна, как злодей в романе? Зачем? Зачем? Зачем?
Мне это всё равно! Я должна записать, что случилось между Мидуинтером и мной сегодня, потому что я должна. На это есть причина, которую никто не может объяснить, включая и меня.
Было половина двенадцатого. Армадэль ушёл. Я надела блузу и села уложить волосы на ночь, когда раздался стук в дверь и вошёл Мидуинтер.
Он был страшно бледен. Глаза его смотрели на меня с ужасным отчаянием. Он не ответил, когда я выразила удивление тем, что он пришёл гораздо раньше обыкновенного; он даже не ответил, когда я спросила, не болен ли он. Повелительно указав на кресло, с которого я встала, когда он вошёл в комнату, Мидуинтер велел мне опять сесть, а потом через минуту прибавил: «Я должен поговорить с тобой серьёзно».
Я подумала о том, что я сделала (или нет, что я старалась сделать в промежуток времени между половиной одиннадцатого и половиной двенадцатого, о чём не упомянула в дневнике), и ужасная тоска, которую я не чувствовала в то время, овладела мною теперь. Я опять села, как мне было велено, не отвечая Мидуинтеру и не смотря на него.
Он прошёлся по комнате, а потом приблизился ко мне.
«Если Аллэн придёт завтра, — начал он, — и если ты его увидишь…»
Голос его прервался, и он не сказал ничего больше. В душе он носил какое-то страшное горе, которое захватило его. Но бывает время, когда воля Мидуинтера становится железной. Он ещё прошёлся по комнате и, видимо, сумел подавить своё горе. Он вернулся к моему креслу и остановился прямо передо мной.
«Когда Аллэн придёт сюда завтра, — продолжил он, — впусти его в мою комнату, если он захочет меня видеть. Я скажу ему, что не смогу закончить работу, которую теперь делаю, так скоро, как надеялся, и что, следовательно, он должен найти экипаж для своей яхты без моей помощи. Если он, расстроенный напрасным ожиданием, обратится к тебе, — не подавай ему надежды, что я успею освободиться, чтобы помочь ему, если даже он будет ждать. Уговори его найти помощников среди местных моряков, с которыми и нужно заняться яхтой. Чем больше занятия яхтой отвлекут его от нашего дома и чем меньше ты будешь уговаривать его оставаться здесь, тем будет мне приятнее. Не забывай этого и не забывай также последнего наставления, которое я теперь дам тебе. Когда яхта будет готова выйти в море и когда Аллэн пригласит нас плыть с ним, я желаю, чтобы ты решительно отказалась ехать. Он будет стараться уговорить тебя передумать, потому что я со своей стороны твёрдо откажусь оставить тебя одну в этом чужом доме и в этой чужой стране. Всё равно, что бы он ни говорил, ничто не должно заставить тебя изменить своё решение. Откажись решительно и окончательно! Откажись, я настаиваю на этом, ступать ногой на новую яхту!»
Он закончил спокойно и твёрдо, голос его не прерывался, и на лице его не было признаков смятения. Чувство удивления, которое я могла бы испытать, слыша весьма странные слова, с которыми он обратился ко мне, сменилось чувством облегчения, которое они принесли мне. Страх услышать другие слова, ожидаемые мною, оставил меня так же неожиданно, как и охватил. Я опять могла смотреть на него, я опять могла говорить с ним.
«Можешь не сомневаться, — отвечала я, — что я сделаю именно так, как ты приказал мне. Должна ли я повиноваться тебе слепо? Или я могу узнать причину странных приказаний, отданных мне?»
Лицо его омрачилось, и он сел по другую сторону туалетного столика тяжело, безнадёжно вздохнув.
«Ты можешь узнать причину, — сказал он, — если желаешь».
Он замолчал, немного раздумывая.
«Ты имеешь право узнать причину, — продолжал он, — потому что ты сама замешана в этом».
Он опять немного помолчал и снова продолжал: «Я только одним образом могу объяснить странную просьбу, с которой сейчас обратился к тебе. Я должен просить тебя вспомнить, что случилось в соседней комнате, прежде чем Аллэн оставил нас сегодня».
Он посмотрел на меня со странным выражением на лице. Одно мгновение мне показалось, что он чувствует сострадание ко мне; затем — как будто он испытывает ко мне отвращение. Я опять начала бояться; я молча ждала его следующих слов.
«Я знаю, что работал слишком напряжённо последнее время, — продолжал он, — и что мои нервы страшно расстроены. Очень может быть, что в моём теперешнем положении я бессознательно перетолковал или исковеркал обстоятельства, теперь происходящие. Ты сделаешь мне одолжение, если сверишь мои воспоминания со своими. Если моя фантазия преувеличила что-нибудь, если моя память обманула меня в чем-нибудь, я умоляю тебя остановить меня и сказать об этом».