Армагеддон №3
Шрифт:
— Он мне не муж, — сказала Марина.
— Плавильно, он зе тебя есе не видит! Ты сама себя есе совсем не видис, девка! Ни чо, кто на свету не разбелется, тот в чуме впотьмах насалит! Хы-хы! — продолжал ехидничать северный дедок.
Марина вдруг вспомнила слова Седого о том, что от каждого попутчика они должны для себя что-то узнать. А мысли все сворачивались на очень важную лично для нее тему о внешности, можно сказать болезненную тематику, но, взяв себя в руки, она спросила:
— Ты чо там про какого-то Кольку-ветеринара нес, старый?
— А-а! Плоснулась, молодуска!
Марина тоже уже почувствовала что-то нехорошее, надвигавшееся на нее из вагонного прохода снаружи хлипкой двери. Только она успела накрыться одеялом с головой, как дверь осторожно отъехала в сторону, и в проеме показался кто-то, на кого смотреть ей никак не надо бы. Особенно сейчас, когда из-за этого старого хрыча ей так захотелось быть молодой и красивой. Она с силой зажмурилась, ожидая удара.
— Ай-я-яй-я-я! — пропел чукча.
— Заткнисссь, старый! — прошипел кто-то над самым ухом Марины. — Уйди-и-и…
— Свидетель я, однако! Холосая баба лезыт, а к ней музик лезет! Цузой музик, однако! Ай-я-я! Нехолосо! С утра лезет! Плохой музик! Неплавильный! Ой-ой-ой! Дусат! Меня дусат! А-а-а!
— Заткнись, никто тебя не душит! Молчи-и-и только! — сдавленно гудел чужой мужик, продвигаясь к ее горлу.
— И-и-и-и-ой! — упрямо тянул чукча какой-то странный мотив. И Марина почувствовала, что в этом горловом пении старика сейчас все ее спасение.
Она резко откинула одеяло и рванусь головой вперед прямо в лапы этого мужика, метя ему в живот. Ее ухватили за волосы, но, с невыносимой болью выдирая целые пряди, она все же смогла хорошо приложить его в солнечное сплетение. Дверь купе отъехала за прогнувшейся спиной противника, и они вывалились в коридор, прямо под ноги колдовавшему над топкой титана Петровичу.
— Опять это первое купе! — произнес он обреченно. — Что же вы, товарищ, свое купе перепутали опять? Ночью два раза не туда ломились! Что же это, а? И вроде пассажирка-то так себе, никудышная! Вон, в четвертом купе, какие две девушки едут! Веселые, ласковые! Всех на водку приглашают возле туалета! К нефтяникам, видно, едут, в Тюмень! Так пользовались бы случаем! Только попутчики по своим делам отойдут, так вас, блин, ничо ведь не смущает! Человек старый напротив сидит, так вам и он не помеха! Прикройтесь, дамочка! Шаритесь по вагону голая, а потом удивляетесь, что мужики кидаются! Давайте-ка, господа хорошие, расползайтесь по полкам! А ты, дед, куды смотришь?
Марина и сар действительно расползались друг от друга на четвереньках. Сар пятился по коридору задом к пятому купе. В дверях тамбура показался Ямщиков. Он побагровел и с шумом выдохнул воздух. Сразу запахло дешевым табаком.
— Слушай, Гриш! Только не надо этого, а? — встревожено сказал ему Петрович. — Сама ведь телка твоя виновата! Прикажи ты ей одеться, ей-богу! Дрыхнет до одиннадцати, ползает по полу с мужиками тут… Как работать в такой обстановке, Григорий? — спросил Петрович с огорчением на лице, пряча в карман протянутые Ямщиковым деньги.
— Да яйца им всем надо поотрывать! Еще в чужое купе лезут! Извращенцы! — раздался женский вопль из конца вагона. Марина с благодарностью ощутила поддержку вездесущей Серафимы Ивановны и более уверенно посмотрела на Ямщикова, который, услышав тираду старушки, беззвучно выругался и рывком задвинул дверь купе.
— Ты, музик, в самом деле на бабу не злись! Он сам к нам плисол! — вступился за Марину чукча.
— Заткнись! — оборвал его Ямщиков. — Тебя, Флик, на минуту оставить нельзя! И действительно, чо ты голым тут лазишь? Я у тебя эту майку отберу! Придурок какой-то!
— Сам ты дулак, паля! — снисходительно сказал ему сзади чукча. — Ладно, щас уйду от вас. Поглядел на вас, дулаки вы! Камлать надо! А налоду мало! Толговку к вам плислю, песню спою щас, толговка плидет! Купи бабе одеску! Я, когда лисиц класных плодавал, всем бабам своим одёску покупал. Одназды не купил, так моя сталая зена тозе мне, так зе как Колька, плотез зубной сломала! А фиг новые зубы накамлаес! Ты, паля, деньги зля масинисту отдаёс, а бабу не одеваес! В этом он сибко плав, масинист-то!
Марина легла на свою полку, укрывшись одеялом с головою и повернувшись лицом к стенке. Видеть она никого не хотела. Почему-то очень хотелось плакать. И еще хотелось, чтобы Ямщиков признал свою ошибку и попросил бы у нее прощения. Чтобы он долго просил, а она бы его как раз и не простила!
— Санитарная зо-о-она-а! — заорал в коридоре Петрович. — Шестое купе немедленно сдать постель и получить билеты! А то, блин, что не фиг до пяти утра в карты резаться! Вот и посидишь часок-другой одетым!
— Ай-я! Тозе пойду щас! — вдруг тронул ее за плечо старик. — Не скучай тут, молодуска!
— Вали-вали! Не заскучает — раздраженно произнес Ямщиков.
— Ой, паля, какой же ты дулак! Хы-хы! — засмеялся чукча и вышел из купе, тихонько прикрыв за собой дверь.
Почти тут же за ним в купе вошел Седой. В руках у него были переносные судочки с едой из вагона-ресторана.
— Очередь там была, задержался немного… У вас здесь все в порядке? — спросил он с тревогой. Ямщиков и Марина не ответили. Ямщиков уселся на место чукчи и уставился в окно. Марина так и продолжала лежать носом в стенку. Седой истолковал их молчание по-своему, помня по прежним приключениям с кем, собственно, имеет дело.