Армагеддон №3
Шрифт:
— Немедленно открывай, сволочь! Никак, видите ли, эту суку нельзя убивать! А как тогда ее убивать?.. Открывай, сволочь!..
Да ладно еще, что с Ямщиковым пошел Седой, хотя всю дорогу он спотыкался, болтался от стенки к стенке проходов раскачивающихся вагонов, неловко цеплялся за дверные ручки отъезжавших дверей купе, а сцепку преодолевал на ощупь, чуть ли не ползком. Но именно он не дал разъяренному Григорию сломать дверь в тамбур четвертого вагона. Что, после похода Флика в магазин на колесах, было уже явно не по карману соратникам. Именно Седому удалось все объяснить бригадиру состава и проводнику без составления протокола. Сидевший на
— Гриша! Гришенька! Прости! Я больше не буду!
Злополучную барсетку Седой также изъял у Флика себе, мудро решив не показывать ее значительно поредевшее содержимое нервному соратнику. Расплатившись за причиненное беспокойство, он принялся осторожно выталкивать ослабевших и опустошенных попутчиков к прицепному вагону под сочувственными взглядами бригадира и проводников.
По дороге Седой предпочел двигаться между Фликом и Ямщиковым, так и порывавшимся завершить начатое перед четвертым вагоном. Вытолкав Ямщикова к явно заждавшемуся Петровичу, Седой решил провести воспитательную работу с Фликом самостоятельно. Факельщик примостился на нижнюю полку, глядя в одну точку, по-прежнему прижимая пакеты к груди. Седой, тяжело вздохнув, молча присел рядом. Деловито вынув пакеты из рук Флика, он с любопытством принялся изучать содержимое.
Как только руки освободились, женщина схватила лежавшее на подушке большое махровое полотенце и немедленно уткнулась в него лицом. Плечи ее мелко затряслись, Седому на минуту стало ее нестерпимо жаль. Но эта минутная жалость тут же прошла, как только он вынул из первого пакета ажурный розовый бюстгальтер с болтающимися подвесками сверкающих бусинок.
— Что это такое, Флик? Ты соображаешь, куда мы едем? Ты вообще… что в натуре делаешь? На кой тебе купальник здесь и босоножки? Трусы с бирюльками… Ты совсем дурак или как? — терялся в догадках Седой, роясь в пакетах возле ревущей женщины.
— Я не знаю, не знаю! Я не могла, — в полном отчаянии доказывала она ему сквозь полотенце. — Нам как Аннушка из третьего купе про магазин сказала… Что там духи продают, косметику, одежду… Мы сразу все побежали… Там так было хорошо!
— Флик, мне неприятно это напоминать, — как можно мягче проговорил Седой, — но, скорее всего, нас убьют, причем, очень скоро.
— Ну и пусть! — с ожесточением выдохнула ему в лицо Марина, отняв полотенце от красных, опухших глаз. — Пускай убивают! Мне все равно! Это вы оба слепые! Ничего не видите, не верите мне! Пускай хоть сейчас приходят убивать!
— Маа…риночка, прошу тебя, тише! — взмолился расстроенный Седой. — Я это к тому, что, возможно, тебе все равно не удастся поносить эти вещи. Да и куда их здесь надевать? Ведь купили же тебе халатик, тапочки…
— Нет, вы поглядите на них! — сказала Марина, обращаясь к неизвестным зрителям неожиданно склочным, саркастическим тоном. — Я три недели должна тут шастать в одном халате и тапочках! При этом мы знаем, что меня скоро все равно убьют! А эти жлобы будут копить деньги! А мне… даже перед смертью… в халате… чтоб вы все провалились!..
Выговорившись в лицо ошарашенному Седому, она упала головой в подушку и забилась в рыданиях.
— Все равно не понимаю, дружок, — начал терять терпение Седой. — Зачем тебе куча барахла именно теперь? Чтобы другим не досталась, что ли? Тебе даже надеть это некуда! Господи, туфли на шпильках, вечернее платье, колготки…
Приподняв всклокоченную голову с подушки, Марина ответила сухо и холодно, как бы давая понять непонятливому попутчику, что продолжать прения не собирается:
— Мне надо было это купить, понял? Не трогай это своими руками, понял? Мне, может, уже больше никогда ничего покупать не придется, ты понял?
Не обращая больше никакого внимания на потрясенного ее вспышкой Седого, Марина, не раздеваясь, залезла под одеяло и накрылась им с головой. Седой тоскливо вздохнул и тоже с трудом поднялся на свою полку. Растирая виски, чувствуя себя разбитым и опустошенным, он слушал сонное озлобленное ворчание, доносившееся с нижней полки:
— Денег им жалко! Меня так им не жалко! Плевали они на меня! У меня ведь нервов совсем нету! Хоть бы хны, главное! Посадили в поезд, повезли убивать, а потом туфлями попрекают! Вот поискать еще таких выродков!..
— Понимаешь, Петрович, я ведь ее только спросил: "Ты зачем чужую вещь взяла?" Просто спросил! Ни хрена себе, да? — больше для себя, чем для хлопотавшего у столика Петровича, в очередной раз повторял Ямщиков, нарезая ветчину. Петрович понимающе цокал языком, вынимая из-под нижней полки непочатые бутылки с портером.
— Нет, главное, с когтями кинулась в седьмом вагоне, представляешь? Ведь в каком миллиметре от глаза, главное, остановилась! А если бы выдрала на хер? Сидел бы я сейчас здесь с одним глазом, как какое-то чмо… Уму непостижимо! "Ненавижу тебя!". — Ямщиков взял наполненный Петровичем стакан, но, продолжая сжимать его в кулаке, вновь и вновь мысленно возвращался к недавним событиям. — Вот в каком месте у этих сучек логика, а? Мужик, если он нормальный конечно, он разве такое сделает, а? Она меня, видите ли, презирает и ненавидит, поэтому пойдет и спустит все мое довольствие за три года… за выслугу лет… Да хоть бы что-то нормальное купила… Шубу там… Я бы понял! А тут… Даже не посоветовалась! Одно слово — сука.
— Давай, Гриша, выпей и успокойся! — оборвал его Петрович, гостеприимно выкладывая пакетики с сухарями и пачки с вафлями. — Это, может, и не мое дело, конечно. Только я считаю, что сама бы она до этого не додумалась. Больно уж вид у нее несуразный, ты меня извини.
— Ну, положим, вид как вид, — заступился за товарища Ямщиков. — Твоя пассия, думаешь, лучше? Все обман зрения, Петрович! Давай, выпьем за вечные ценности!
— К примеру? — невозмутимо спросил проводник.
— За настоящую мужскую смычку! Портер у тебя замечательный, и устроился ты тут нехило. Спасибо тебе, Петрович! Просто не знаю, как бы вообще терпел это все без тебя, — растроганно всхлипнул Ямщиков, убирая под столик пустые бутылки. — Главное, мои же деньги спустила и мне же в рожу орет: "Ненавижу!"
— Да что с нее взять, Григорий? — рассеянно заметил проводник, полагавший в глубине души, что переживания Ямщикова не стоят четырех опорожненных им бутылок портера. — Подумаешь, Америку открыл! Прости, если делаю тебе больно, сам видел, что мужики нынче живут и с куда худшими бабами. Давно махнул на это рукой. Смирился с неизбежным. Но ты меня удивляешь, Григорий! Что, до сих пор не успел изучить свое чудо вдоль и поперек? Погоди, она еще тут хахаля успеет до Абакана завести.
— Не знаю, как ехать с ней дальше, — откровенно признался Ямщиков.