Армагеддон No 3

Дедюхова Ирина Анатольевна

Вроде, все было как обычно в вагоне. Тихо, главное. Но ссать сразу расхотелось. А этот Петрович, чувствуется, спокойно дрых. Спился, видать, с этим опарышем-переростком. Хотя на какое-то мгновение Ямщиков не поверил своим глазам, подумал еще, что, наверно, сажа это и сыпала за окном вагона. Неизвестно, кого еще Кирюша сожрал. Может в кирзе кого-нибудь. Так с одной кирзы столько сажи натрясти может!

Нет, шалишь. Движение началось. Внутри вагона зашевелились суки, даже Ямщиков это почуял. Сам же вагон вдруг стал пробуксовывать на спуске, с кряхтением замедляя ход. Ямщиков обернулся к Флику: "Это

ты? Ночью песку, что ли, со змеем этим из пожарного ящика в буксы сыпанули?"

Флик только виновато закивал белокурой головой: "Ага! Кирюша говорил, что надо на всякий пожарный случай... Говорил, что в пожарных случаях песок первым делом помогает! Не виноватая я!"

– Да заткнись ты, Флик! Ладно, что сыпанули, фиг теперь нас кому-то скормят, не успеют!
– нарочито оптимистично сказал Ямщиков, вынимая из-под подушки ТТ, а из голенища - любовно заточенный кортик.
– Хер им с ушами!

В дверь вначале тихонько заскреблись, а потом эта дверь стала медленно надуваться пузырем, ежась в местах ночных пентаграмм. Чпок! Лопнула она большим ядовитым пузырем, растекаясь по пластиковым стенкам купе. Ни хрена себе, люди работают!

За дверью, в тусклом ночном освещении, радостно ощерившись, стояли пятеро бывших Маринкиных компаньона по карточным играм. Может, пару часов назад они еще и были людьми, но сейчас по их виду это можно было сказать с большой натяжкой. Седой выхватил странный инструмент, похожий на гвоздодер и острогу одновременно. Ямщиков тут же вырвался вперед, почти в упор сделав в какой-то роже с клыками дырку, из которой потекла фиолетовая гадость. Зажав Факельщика посредине, Боец и Нюхач стали прорываться из купе. Света в вагоне не было, и глаза тварей засветились...

Не везло им с Факельщиком. Никогда не везло. Ловко орудуя кортиком и стреляя в кого-то вслепую, Ямщиков никак не мог припомнить случая, чтобы этот Флик хотя бы раз зажег свои факелы вовремя. Потом время остановилось, качаясь, остановился и вагон. Драка затихла. Покрошили они их, вроде. Но вагон стоял прямо на кромке циферблата, поэтому повезти им уже не могло. И не повезло. За спиной Марины, которая так и не смогла в толчее разжечь свой факел, в луже крови лежал бездыханный Седой.

Марина впотьмах полезла куда-то к титану. Напрасно, пьяный Петрович титан не разжигал со вчерашнего вечера. Но должен же у нее свой огонь иметься!

Какой ты факельщик в жопу! "Фак ю!" - как какая-то сволочь написала в подъезде дома, где раньше жил Ямщиков. Ну, все. Без факелов им точно крышка.

Как же так? На какой такой дурацкий случай потратил Седой свое чудо? За какую такую слезинку, мать ее? Разве высушить все слезы, что довелось ему когда-то видеть? Э-эх! Ямщиков боялся повернуться в ту сторону, где по очертаниям тела в темноте лежал мертвый Седой. Подозрительно сопела у самого уха Марина.

– Ну, чо, Флик, хана нам, вроде, пришла?
– прошептал Ямщиков, чтобы как-то ободрить незадачливого другана перед кончиной.

– Ага. Хана, Гришенька!
– совершенно по-бабьи всхлипнул Флик, продолжая непрерывно возиться за спиной.

Дверь в пятое купе внезапно отъехала в сторону, и что-то оттуда вышло. Или вспорхнуло. Однако. Хрень какая-то. Причем, в полной темнотище. И оно сразу же кинулось, главное, на Ямщикова, царапаясь. Эта мразь чем-то выбила у него из рук кортик и ТТ. Вроде даже хвостом.

– Гришенька, держи!
– услышал он шепот Флика и почувствовал, что в руках у него оказался небольшой, но хорошо заточенный топорик. Вот, бля, про пожарный ящик Петровича он почему-то совсем забыл! Потом за его спиной нестерпимым для тварей светом вспыхнул факел Флика, и Ямщиков окончательно простил ему, что на этот раз он стал бабой.

* * *

Вагон въехал в подготовленный циферблат, почему-то вдруг остановился. Но разве это уже имело значение, если факельщик так и не разжег свой огонь?

Все жертвы будут приняты и оценены. Все получит свою цену.

– А-а-а...
– еще громче, еще нестерпимее завыли женщины. И каждая из них знала, что уже никогда не сможет остановиться, потому что, разрывая былые балахоны, на их спинах прорастали огромными мясистыми червями, покрытые свежими сгустками крови, отростки, с любопытством вглядывавшиеся в мир, который им предстояло поглотить.

И то, что когда-то очень давно было Колькой, подошло к самому разверстому зеву дымохода чума и подняло голову со страшным кровавым отростком к небу, словно пытаясь кому-то пристально вглядеться в глаза. И на плечи, укрытые белым балахоном с подсыхающими пятнами крови, стекавшей по мертвому лицу, с неба медленно кружась, посыпались черные, антрацитовые снежинки...

Существо с воем подняло лапы вверх, будто стараясь дотянуться крючковатыми, серыми пальцами до светлеющих небес.

Черный снег сыпался с молчаливого неба. Время останавливало свой ход. Но среди небольших по-прежнему красивых даже в своем трауре снежинок блеснула всеми сокровищами мира крошечная слезинка. Ничтожная слезинка, каких много, бесконечно много в этом мире. Она падала медленно-медленно, нестерпимо сверкая в отблесках неизвестно откуда пробивавшегося огня, и то, что было когда-то Колькой, попыталось неуклюже отползти в сторону. Но она все же упала на безобразный отросток, прожигая его насквозь...

И языки пламени, что, казалось, навеки уснули в красневших углях, вдруг вспыхнули жаркой, пылающей страстью, сметая на пути все, что минуту назад еще тянуло в горящем чуме свою бесконечную песню...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Они стояли у опрокинутого вагона. Ямщиков тупо разглядывал просевшие звенья.

– Чистая работа, Флик, - сказал он, почесав в затылке.
– Кто-то без нас тут постарался. Причем, заметь, на самой границе циферблата. Еще бы чуть-чуть...

– А вдруг на нас свалят, а?
– со страхом спросила Марина.

– А как докажут-то? Этим костылям полвека - не меньше! Сваливать надо.

Засасывает вагон-то! Гляди!

Мимо них несся вспаренный Петрович с удавом наперевес.

– Ты куда, вожатый?
– окликнул его Ямщиков.

– Приде-е-ет! Придет темный Хозяин Вселенной! В мрак окутает ваши дома!

Испепелит ваши очаги!
– завопил Петрович, останавливая возле них, чтобы перевести дух.
– К Всевидящему Оку я подаюсь... Так Циферблатову и скажете. Мол, в тайгу пошел душу его, Циферблатова отмаливать! Свою-то уж, после ваших номеров, не спасти. Кирюшу в лесах на волю выпущу... Какие же вы все... Гады вы!