Армагеддон No 3
Шрифт:
Нет, главное, сидит, в окошко все смотрит. Думает вроде. Слова ведь не выжмешь. Гадина. Или наоборот вдруг с вопросами лезет. Так уж лучше бы вообще молчала.
– А знаешь, Ямщиков, как жить надо? Вот куда мы едем, там лиственница растет. А сектанты эту лиственницу рубят. Она им совсем не нужна. Они площадки для города Живого Бога в тайге очищают. Надо эту лиственницу собирать и в Москве продавать. Ага. Только ихнему пахану Кольке надо на лапу дать. Ты, Ямщиков, знаешь, как надо вагоны нанимать? А сколько сейчас нефтяники зашибают, знаешь?
Никакого спасу просто от нее не стало. И бить ее Седой почему-то запретил.
Даже когда она, наслушавшись того парнишку у туалета, стала объяснять, что Армагеддон №3 до того, как какой-то Колька с подвижниками в тайге поселился, был обычным полустанком и назывался Подтелково. Не то, чтобы там под телками все, в зюзку упившись, ползали, просто это какой-то комиссар был такой знаменитый. Где-то. А когда Колька приехал, то к нему почему-то даже начальство районное камлать приезжало перед выборами губернатора края. И как только этот Колька их попросил, так в миг по просьбам трудящихся Подтелково и переименовали.
Ямщиков так ей и сказал в ответ, что, мол, дура она полная. Так она как окрысится! Кричит, главное, что вот у мальца бабка всю жизнь жила в Подтелково, а сейчас Армагеддон выговорить не может! И номера все время путает. Дура, короче. Бабка - тоже.
ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВА
Солнце садилось за дальнюю сопку, предвещая будущий ветреный холодный день. Впрочем, все пригожие дни остались далеко на Западе, на воле. Возле костра копошились несколько дистрофиков-доходяг безразлично глядевших на горизонт выцветшими глазами. Бригадир только сплюнул в их сторону. Он привычно шугнул двух юрких блатных, филонивших на тачках. Вместе грунта эти суки больше снег перевозили туда-сюда, радостно изображая на ряхах победу социалистического труда. Бригадир явно высматривал кого-то в куче жавшихся друг к другу фраеров из первого барака.
– Макаров! Вали сюда, гнида!
– сквозь зубы крикнул он жилистому, с ввалившимися скулами зэку.
– Я по фене не ботаю, - глядя в сторону, сказал ему Макаров.
– Я к тебе, как человеку, - пояснил бригадир.
– Говори, - коротко отрезал Макаров.
– Отойдем. Помнишь, к нам два проверяющих приезжали в августе? И сразу нас с молибденовых рудников на эту ветку кинули? Ты не кивай, зараза, кумполом, как мерин! Стой и слушай! Гляди в сторону, как глядел! Меня это дело тоже беспокоит, понял? Ты думаешь, одни ваши фраера сны про эту гору видят? У меня тоже когда-то мать была!
– Верится с трудом, извините, - попытался дерзить Макаров как фраер.
– Слушай, я же понимаю, что эта ветка сейчас для победы нужна гораздо меньше, чем молибден... У меня два пальца там оторвало, вот, видишь? Но я знал, что это для победы... Думал, может амнистию нам дадут.
– Вам, может, и дадут, а мне...
– с отчаянием выговорил Макаров, глядя на Запад.
– На вот, чибас, после охраны наши урки подбирают... Не криви рыло, не мусоленных нет, вашим лохам давно посылок не было.
– Наши почти все с Запада... Не знаю даже, что там и как...
– Понятно. И хохлы из военнопленных ни чо хорошего не рассказывали. Не дергайся, все на соплях держимся. Виду не подавай! Ветка эта, Макаров, здорово меня беспокоит. Не по-хорошему ее ведут. Ничего тут хорошего нет.
Узкоглазые на нарах вчера оленину дохлую в лагерь подвозили, плюются на нас...
– Видел.
– Сны тоже видишь?
– Вижу.
– Сообрази до вечера, как сделать такое... Ну... Понимаешь?
– Договаривай. Я не сука, но договаривай до конца, Рваный!
– Э-эх! Одна надежда, что не сука. Мы умрем? Скоро умрем, Макаров?
– Скоро. И, судя по жирным чибасам, наша охрана в себе тоже не уверена.
Когда ты видел такие чибасы в старой зоне? А тут глянь, две затяжки - и в снег! Нас сторожат проштрафившиеся. Я давно их приметил. Собак почти фаскают. Опущенные. Они почти зэки, их послали сюда с нами вместо зоны.
Кого-то упустили на прежнем месте, наверно. Знаешь же, нынешний закон:
охрана упустила, всю смену вместо не пойманных зэков садят - чужой срок досиживать...
– То-то они за каждым беглым, как за зверьем, по тайге охотятся. Значит, положат всех, - с тоской протянул бригадир, глядя на багровую полоску горизонта, где далеко на Западе садилось неласковое зимнее солнце.
– Всех положат, - эхом повторил Макаров.
– Здесь случайных - никого нет.
Наших фраеров из барака всех после майской бузы набирали.
– А у нас в 326-м лагере несколько блатных тоже весной сдернуть хотели, кабанчика решили из мужиков себе подготовить. Козлы. А я зону держал.
После допросов - самосуд им устроил. Терпеть не могу, когда кто-то решает людей жрать. За моей спиной. Теперь сами мы все кабанчики. Макаров, ты можешь сделать так, чтобы часть звеньев с виду были как новенькие, а при подходе состава утопли, а? Ведь мать-то у тебя крещеная была?
– с надеждой спросил Рваный.
– Нет, не крещеная. Я еврей, - безразличным тоном сказал Макаров.
– Два года назад во сне проведывать приходила, сказала, что всех во рву...
Всех... Так что посылок моих тебе больше не шмонать, Рваный!
– Ты отвернись, Макаров, сопи в сторону! Утрись, давай! На еще чибас! Да не давись соплей! Моих всех при мне в двадцать восьмом шлепнули. У нашего же амбара! Нечего мне с тобою делить! И если пропадать, то не за этих горбатых проверяющих, которые на крови ряхи отъели!
– Наши мужики вторую неделю шляпки у костылей стачивают, - тихо, но с нажимом сказал Макаров.
– Хорошее дело! Гляди-ка, и мы вторую неделю, заметь, ваших по сявкам не мочим и сами костыли сшибаем. Сознательные, бля, - радостно подхватил бригадир.
– Как-то надо объединять усилия, морда жидовская?