Армагеддон No 3
Шрифт:
Даже приятно было внимание со стороны населения. Во всех проходящих составах сразу народ к окнам прилипал, когда они гуськом тянулись по путям за Петровичем, и вездесущие привокзальные ребятишки кричали им вслед:
"Циркачи едут, циркачи!"
А Петровича пассажиры раздражали. Он ругался на них вполголоса, они отставали немного, а потом намертво прилипали к нему опять. Так и тащились следом.
И почему-то никто билет перекомпостировать не стремился. Почему-то смирились все со своею судьбой. Бабушка из восьмого купе, вновь оставшаяся одна, уверяла небольшое общество, собиравшееся в тамбуре у туалета, что, поскольку в этом вагоне она ответит за все грехи свои тяжкие, так уж после железнодорожного путешествия
И такая же решимость была написала и на лицах других пассажиров, шагавших с пустыми пакетами за Петровичем. Только буфетчицам они сразу откровенно не нравились, когда Петрович выпускал к ним Кирюшу в склад попастись. Поначалу. Визжали почему-то сразу. А когда Кирюша был голодный, он ни о чем думать не мог, кроме еды. Но, закусив крысятиной, он всегда что-то хорошее телепатировал в головы буфетчиц. Те сразу трубку телефонную бросали и кончали орать про милицию. Мог Кирилл к себе женщин чем-то расположить. Одна даже спросила Петровича, сколько он хочет за змейку, но после какой-то Кирюшиной мысли покраснела, захихикала и отказалась от делового предложения.
Веселовский валялся на смятой постели. Бездеятельность вначале радовала, потом начала тяготить. Никого ему на помощь Капустин не прислал. Да и вагон передвигался так, будто специально стремился запутать следы. Днем Веселовский ругал себя последними словами и думал, что полковник Федосеев прав, и никакой такой хрени действительно не бывает. Но как только садилось солнце, на него накатывали волны сонной одури и приходили странные, почти осязаемые сны. На вторую ночь он вдруг увидел во сне, как его боевой соратник Капустин, ждавший домой свою Тому, которая сменила гнев на милость, в раздражении открывает дверь двум их молоденьким лейтенантам. И Веселовский, вслед за Капустиным, мысленно матерится во сне на них, и думает, что могли бы до утра с делами подождать. Его в этот момент больше всего волнует Тамара Капустина, которая сейчас придет от мамы и опять разорется. Потом Веселовский вспоминает, что этих своих сотрудников они с Капустиным просили ассоциировать себя с Факельщиком и Бойцом. Но, вглядываясь в странные лица лейтенантов, Веселовский понимает, что те, по неопытности, наверно, нечаянно ассоциировали себя с кем-то другим... Капустин, будто бы тоже это понимает. Он бежит в комнату искать табельное оружие, бежит он медленно, что-то очень мешает ему бежать к пистолету. Внезапно перед ним распахивается дверь на балкон...
В этот момент Веселовский проснулся весь в поту. Он вначале так обрадовался, что это был сон, а потом огляделся, и ему стало еще тошнее, чем в том сне про Капустина.
Вокруг него росли странные деревья, увешанные связками экзотических фруктов. Летали бабочки, птички какие-то... Хорошо там было, если честно.
Вдруг он видит, что между кустиков ползет эта гадина в сопровождении белобрысой гражданки из первого купе. У Васильева прямо все внутри опустилось. Вот, блин, такой сон испортил! А эти двое его, вроде, не замечают. Девка идет, значит, яблоко трескает, а в руке еще авоську таких же яблок несет. И, что характерно, голая абсолютно. И, главное, нет таких яблок вокруг! Веселовский наметанным взглядом все вокруг прикинул - точно нет! Разная фиолетовая, оранжевая пакость зреет, а нормальных красных яблок, как у этой сучки в авоське, - нет! И еще такая мысль у него сразу зародилась: "Они что, в магазин за ними сползали, что ли? Голые?"
А эта змеюка ползет за бабой и нашептывает: "Кушай яблочки! Куш-ш-шай!
Тебе сейчас надо, тебе надо многое увидеть наперед!"
Веселовский, пропустив безмятежно жующую Марину Викторовну, тихонько окликнул змея: "Эй, Кирилл! Поди-ка сюда! Чо не заходишь?"
– А служивый!
– явно обрадовался новому человеку змей.
– Тоже спиш-шь?
– Сплю, конечно, - неуверенно сказал капитан.
– Помнишь, ты говорил, что определяться будешь, за кого стоять? У меня сейчас такой хреновый сон был, что я тоже, кажется, определился...
– Вот и ладненько, вот и хорошо!
– равнодушно прошипел Кирюша, глядя на голую женскую спину, покачивавшуюся меж разлапистой растительности.
– А ты, Кирилл, определился?
– с надеждой спросил Веселовский.
– Определился!
– восторженно подтвердил змей, закатив маленькие противные глазки.
– Я - за нее!
В этот момент девушка оглянулась и томно позвала: "Кира!", продолжая медленно, сонно двигаться куда-то в направлении зарослей. Змей закрутил головой и ринулся узким сильным телом вслед за нею, уже не обращая внимания на Веселовского.
Веселовский проснулся серым блеклым утром с противным вкусом во рту от съеденного во сне какого-то приторно-сладкого фрукта. Внутри этого фрукта, с мохнатой шкуркой, было много мелких черных косточек, маковыми зернышками застрявшими в зубах. Капитан их просто заколебался выковыривать зубной щеткой в туалете. Потом он, сев на давно не мытый стульчак прямо в брюках, долго смотрел на свою зубную щетку, а потом - на свое отражение в грязном зеркале, и почти сразу ему захотелось застрелиться.
Выйдя из туалета, он увидел их всех троих. Они продвигались к противоположному тамбуру, видно, решив посетить вагон-ресторан. Никаких сомнений у Веселовского больше не осталось.
НАПУТСТВИЕ
Возле вагона Петрович героически сдерживал толпу из трех человек.
Вообще-то понять его было можно. Только этих чудиков еще и не хватало в прицепном вагоне. Дьяк в клобуке и обшарпанном пальто с цигейковым воротником, побитом молью, выглядывал из-за очкастого еврея в черном драповом пальто. На голове еврея красовалась вальяжная фетровая шляпа, а под мышкой он держал пухлый портфель. Непосредственно на Петровича настойчиво наседал татарин в добротном китайском пуховике. Татарин был, пожалуй, старше всех, поэтому вел себя несколько развязнее остальных.
– Билета брал, мне ничего про места девка в окошке не квакала!
– орал татарин на Петровича, замахиваясь на него свободной от поклажи рукой.
– Я тебе сейчас сам по одному месту квакну, - шипел на него Петрович. Нету для вас в вагоне места! Валите отсюда!
– Па-азвольте!
– высокомерно протянул еврей.
– Я сейчас с тобою такое себе позволю, морда жидовская!
– сверкнув желтыми глазами, повернулся к нему Петрович. Он неестественно длинным пальцем выразительно чикнул себе по серому морщинистому горлу, выставлявшемуся из воротника заношенной рубашки. Еврей отступил, а дьячок истово закрестился.
– Значица так! Раз твоя не понимает, бить буду!
– угрожающе произнес татарин.
– У нас, знаешь, как говорят, дура? Мулла всегда знает больше простого татарина! А ты даже не татарин! Что ты можешь про места знать, задниса? Раз говорю, там наше место, значица тама! Вонючка! Щас морду твою бить стану! Нам, татарам, все равно, лишь бы крови было побольше!
Петрович неестественно дернулся корпусом при этих оскорбительных словах и вдруг издал горлом тонкий, пронзительный звук. На перрон тут же спустился второй Петрович и стал надвигаться на татарина. Татарин бросил свою котомку в снег и вцепился второму Петровичу в горло. Второй Петрович, не ожидавший молниеносного нападения, взмахнул руками, как крыльями, за его спиной начал расти и набухать силой горб, а первый Петрович бросился своему сменщику на выручку, раздирая когтями на татарине пуховик.