Армагеддон
Шрифт:
— Ты будешь делать все, что я тебе скажу. И все будет так, как я захочу.
— Но это же смешно… — начала она. И осеклась.
— Иди, — сказал он, — в спальню. — И она попятилась перед ним.
— Сумасшедший, сумасшедший…
Они думали одно и то же: «Как это похоже на американские боевики: в жизни этого не должно быть, это нелепость, пошлость, повтор. Это смешно в конце концов. Это действительно смешно». Но движения своего не прерывали: по коридору, дверь — настежь, в спальню и на постель.
Она послушно легла навзничь, готовясь в
Понимая, что теперь можно несколько расслабиться, он положил пистолет на журнальный столик. Затем развернул пакет и выложил рядом дедушкин кортик. Он вел себя, как хирург, который готовится к операции. Сначала полуголый хирург, потом голый хирург.
Торшер светил прямо на нее, как лампа в операционной. Он разрезал кортиком ее ночную рубашку — всю, ткань расползлась, он сверху смотрел на оперируемую. Затем доктор положил нагое лезвие между ее небольших грудей, они как-то жалко раздались в стороны. Она не шевелилась. Он ощутил себя господином ее.
— Ты — моя рабыня, — сказал чью-то шаблонную фразу Алик. И ему не было стыдно.
Стал совсем близко, наклонился над ней. Ножны послушно наделись. Но господин не этого хотел. Он просунул ствол пистолета между ее губ, которые вдруг стали пухлыми и нежными, и стал потихоньку водить туда-сюда, туда-сюда, назад-вперед, назад-вперед.
Он чувствовал, как внизу его личный замечательный пистолет, его корабельное орудие, его континентальная ракета поднялась и устремилась прямо к цели. В полном молчании и торжестве.
Человек с золотыми подмышками
В одном южном городе жил человек, у которого светились подмышки. Когда он поднимал руку, оттуда ударял яркий свет — ярче электрического фонаря.
Улицы в этом городе, как и в других городах России, плохо освещались, и, когда человек поздно возвращался домой, соседей это заставало врасплох. Словно на короткое время взошло солнце, прошествовало через двор — и по лестнице.
«Каждую ночь в окнах квартиры № 37 зажигается неестественный, нечеловечески яркий свет. Не мафия ли это под покровом ночи пересчитывает свои барыши?» — писал бдительный пенсионер.
«Просим проверить, не похищен ли с какого-либо полигона важный аппарат, необходимый для обороны страны?» — жаловались старушки.
«2 часа 00 минут. Зафиксировал. На лестнице дома напротив пришелец передавал сигналы на орбиту. Над домом замечена тарелка. Прошу разобраться в зафиксированном мной явлении».
Приезжали, поражались, проверяли, но так и не разобрались. Выводы и диагнозы были различны, человека несколько раз отправляли в милицию и в больницу. Лечили. Но, кажется, безуспешно. Других последствий не последовало.
Родители с самого начала относились к этому, как если бы у ребенка был шестой палец на ноге. Очень любили тушить свет на семейных торжествах. А потом привыкли:
— Погаси
Еще в юношеском возрасте со смутным чувством ожидания человек рассматривал себя по пояс голого в зеркале платяного шкафа: лицо — ничего выразительного, фигура — никакой значительности. И вдруг поднимал руку, как голосовал, — из сумрака зеркала бил слепящий луч, опускал руку — и снова серебряные сумерки и круги в глазах. Что-то должно было с ним случиться… Ведь не зря же такое…
Но ничего не случалось, кроме мелких неожиданностей и таких же неприятностей.
В юности некоторое время занимался в атлетической секции. Озадаченный тренер щупал его длинные мышцы предплечья и заглядывал под мышку.
— У тебя, парень, золотые подмышки! — восхищенно говорил он, — Может быть, тебе заняться сиамским боксом? Раз! — и противник ослеплен. Два! — нокаут ногой, и он вырубается… А может, тебе пойти во флот сигнальщиком?
Нет, не пошел он во флот по причине близорукости. Но подруга, потом жена, часто в интимные моменты говорила:
— Не свети, дурашка. Мы же с тобой, как на экране, — и смеялась, смеялась — все это ей казалось очень смешным.
Друзья и сослуживцы тоже посмеивались, но относились с некоторой опаской: такой дар непонятно зачем, может быть, в этом есть скрытое значение, до поры игнорируемое наукой. Что-то вроде как у экстрасенсов, но в отличие от них — ни пользы, ни вреда.
Так и проходила эта жизнь больших ожиданий и несбывшихся надежд. Но, как всегда, сработали Время и Случай. Из темноты высветлился не совсем благообразный лик — раннеморщинистый, небритый, с жадными глазами и тонким ртом. Полуфилософ-полумонах, а впрочем, случайных подруг не чуждался.
В богемной компании, по обыкновению, не столько пили, сколько галдели и, конечно, попросили нашего героя продемонстрировать свои способности. Полуфилософ-полумонах видел такое впервые и был потрясен.
— Это чудо. Тебе нужен храм, — горячо убеждал он героя.
— Зачем мне храм? — удивился человек, — У меня двухкомнатная квартира, вот мой храм.
— Красота спасет мир, слышал? — угрожающе произнес полуфилософ-полумонах.
— Ну, слышал, — признался собеседник.
— Фонари разбиты, улицы не освещаются, мир ходит во тьме, — продолжал убеждать его, схватив за руку, новый приятель.
— Ты спасешь мир. Твои подмышки — дар Божий, я убежден. Нельзя зарывать в землю свое золото, которое у тебя там. Помыслы Господни неисповедимы. Одному Он дает чудотворные мощи после смерти, а другому при жизни — чудотворные подмышки. Слышал, верующие целовали папе пятку, и то излечивались. Не говоря о том, что можно зарядить добром номер газеты или экран телевизора. Мало, еще мало мы знаем о мире, который пребывает во мраке и хочет преображения. Спросит тебя на Страшном Суде архангел: были тебе даны чудотворные подмышки? Пролил ли ты золото в мир? Научил ли его высшей радости светиться? Плясал ли, как Давид перед ковчегом, сияя своими золотыми подмышками?