Аромагия
Шрифт:
— Мам, ну почему? — басил Валериан, угрюмо глядя в тарелку. — Я решил, кем буду! Не хочу я всю жизнь копаться в твоих дурацких травках!
Я методично кромсала омлет, бабушка и дедушка не вмешивались, предоставляя мне увещевать сына.
— Ты еще слишком мал, — негромко пояснила я, отправляя в рот кусочек. И тут же поняла, что это был ошибочный ход.
— Мал?! — взвился Валериан, хлопая по столу так, что подпрыгнула посуда, а лакей испуганно вздрогнул и вжал голову в плечи. — Мама, мне уже шестнадцать!
Я вздохнула, понимая, что
Сейчас Валериан до боли напоминал своего отца — и характером, и упрямым взглядом чуть выпуклых голубых глаз. Впрочем, неудивительно. Раньше мне нужно было думать, за кого выходить замуж!
— Объясни, с чего ты решил, что господин Утесов примет тебя с распростертыми объятиями? — поинтересовалась я, откладывая приборы. Все равно аппетита у меня не было.
Я поправила на коленях белоснежную салфетку, прикрывающую черный креп платья. Я все еще носила глубокий траур, хотя считалась вдовой уже три года и вполне могла надевать фиолетовое, темно-синее или серое.
Моя версия гибели мужа звучала как: «Погиб во время беспорядков». По счастью, для соседей заговор в Хельхейме казался чем-то настолько далеким и неинтересным, что меня почти не расспрашивали. К тому же я виртуозно научилась в нужный момент извлекать платочек и прикладывать к глазам, изображая скорбь.
— Вот, здесь написано! — сын извлек из кармана аккуратно сложенный (и, надо думать, бережно хранимый) листок, оказавшийся газетной вырезкой. — Господин Утесов, знаменитый авиатор, объявляет о наборе на обучение летчиков…
У меня вырвался тяжелый вздох. Господин Утесов, прославившийся своим сенсационным перелетом через пролив между Мидгардом и Ванахеймом, был кумиром Валериана. Мальчишка вбил себе в голову, что должен любой ценой стать пилотом, и теперь настырно добивался желаемого.
Надо думать, давнишние полеты на драконе произвели на него неизгладимое впечатление.
— Полагаю, господин Утесов имел в виду взрослых, — заметила я ровно.
— И я — взрослый! — парировал сын, встряхнув рыжей челкой. С полгода назад он заявил, что будет отращивать волосы — видите ли, ему так больше нравилось, и теперь мучился с отрастающими лохмами.
Куда подевался мой маленький мальчик — ласковый, внимательный и послушный? Впрочем, я сама во многом виновата. С моего молчаливого попустительства бабушка с дедушкой баловали внука, который так рано лишился и отца, и родного дома. А теперь я пожинала плоды такого воспитания.
— Валериан, я не разрешаю, и закончим на этом! — потеряв терпение, заявила я, и сменила тему. — Бабушка, ты уверена, что сандал от господина Асвида подойдет для духов?
— Ты права, он слишком… — бабушка помолчала, подбирая правильное слово. Несмотря на ранний час, ее прическа была уложена идеально, а лицо подкрашено столь искусно, что следы косметики мог разглядеть лишь очень опытный глаз. — Слишком солирует! У этого образца солоноватая первая нота, зато потом появляется излишняя сладость,
— С меня — хватит! Не хочу я слушать о травках, настойках и прочей лабуде! — Валериан вскочил и бросился из-за стола. Остановился на пороге и, обернувшись, бросил упрямо: — Я буду летчиком! И если придется — убегу из дома, так и знайте!
И хлопнул дверью.
Боги, как же он походил на Ингольва!
— Еще кофе, госпожа? — почтительно предложил лакей.
— Нет, благодарю вас, Андрей, — рассеянно ответила бабушка, задумчиво мешая ложечкой в чашке.
Несколько минут мы молчали.
— Мирра, может, стоит уступить? — вдруг предложил дедушка, который до тех пор молчал, делая вид, что полностью поглощен чтением. — В конце концов, мальчик уже достаточно взрослый, чтобы решать, чего хочет.
Он аккуратно сложил еще пахнущую типографской краской газету и поднял на меня странно молодые, яркие и живые, глаза в обрамлении сетки морщин.
— Но у него прекрасные способности к аромагии! — возразила я.
— Способности — да, — пожал плечами дедушка, отпивая кофе. — Только нет ни малейшего желания этим заниматься.
— В конце концов, ты сама поступила так, как считала нужным, — поддержала его бабушка, тщательно расправляя воротничок платья. Среди старинных кружев виднелась камея, профиль на которой напоминал мою мать.
На мгновение я утратила дар речи, сраженная этим ударом под дых.
— И к чему это привело? — горько спросила я, когда наконец смогла говорить.
— Какая разница? — в серьезном, чуть по-старчески дребезжащем голосе деда слышалось сочувствие. — Мирра, позволь ему делать его собственные ошибки. Так будет лучше для вас обоих.
— Хватит уже держать его завернутым в вату! — отрезала бабушка, жестом отсылая лакея.
Дедушка ласково сжал руку бабушки, и у меня закололо сердце. Свобода и одиночество оказались совсем не так сладостны, как мне сдавалось когда-то. Жизнь моя походила на чуть надбитую чашку: не протекает, да и трещинка почти незаметна. Но никак не получается не обращать на нее внимания.
— Хорошо, — произнесла я, откладывая салфетку. — Думаю, для начала нам с Валерианом стоит съездить туда вместе. Я сегодня же напишу господину Утесову. Надеюсь, он не откажет. А теперь прошу меня извинить…
Я встала и направилась к выходу, чувствуя себя старой, усталой и бесконечно одинокой. Скоро мой мальчик совсем вырастет и уедет. Что тогда останется мне?!
Впрочем, такова доля всех матерей. Наблюдать, как птенцы разлетаются из гнезда, и учиться радоваться тому, как уверенно держат их крылья…
Следующие две недели выдались нервными. Узнав о том, что я написала господину Утесову, Валериан обрадовался и разволновался. В ожидании ответа он терроризировал домашних подробными рассказами о достижениях авиации, различных моделях самолетов, достоинствах и недостатках бипланов и трипланов, и прочими малоинтересными для остальных вещами.