Аромат гибискуса
Шрифт:
Шрамированный словно мысли читал. Лючия еще только поворачивалась ко мне, а он уже подавал развернутый чехол, в котором, как ручки в пенале, крепились ножи. Был выбран один, с закругленным лезвием. Он чем-то напоминал столовый.
— Свечу!
— Лючия, пожалуйста! Не трогай её!
— Милый, ты же хотел новых ощущений. Я не могу тебя подвести!
— Пожалуйста! Пожалуйста, — повторял Виктор, как заведенный. И смотрел прямо на меня.
Хотелось спрятаться от этого застывшего взгляда. И не смотреть, как приближается трепещущий огонек.
Его
— Тебе же нравятся любовные игры? — поинтересовалась Лючия. — Они всем нравятся. Скажи, а на том острове… вы пробовали это?
Горячий воск капнул на грудь. Прямо на сосок. И тут же застыл уродливой кляксой.
— А вот так?
Капли превратились в тонкий ручеек. Лючия водила рукой, создавая из него узоры, похожие на морозные узоры на окнах. Такие обжигающие снежинки. Они покрывали плечи, грудь, живот… Несколько капель упало на ноги, расплавив капрон чулок. Удержать крик было почти невозможно и я всхлипнула. Я смотрела в полные ужаса глаза Виктора и заставляла себя терпеть. Потому что по щекам любимого мужчины текли слезы. А губы продолжали шептать:
— Пожалуйста! Умоляю!
— Нравится? — вопрос, заданный нам обоим. Но сил ответить не было и я просто висела на перекладине. Рук и ног давно не чувствовала и в сознании оставлась только благодаря силе воли.
Скользнуть в тьму беспамятства казалось заманчивым. Но тогда я могла упустить шанс вырваться из этого пыточного зала, сбежать, спастись… И спасти Виктора.
— Не слышу! — повысила голос Лючия.
— Не надо! Умоляю! Не надо!
Виктор рыдал в голос. Я не понимала — почему. Конечно, нож — это страшно, а горячий воск — больно. Но не смертельно. Пока Лючия не делала ничего, способного навредить по настоящему. Несколько ожогов и порезов не в счет. Они затянутся. И если повезет, не останется даже шрамов.
— Милы, ты сам не знаешь, чего хочешь, — повторила Лючия. И её голос снова ласкал, обволакивал, манил.
И вызывал ярость.
— Отойди от него! — не выдержала я.
То, что её руки ласкали обнаженное тело, я еще могла вынести. Но взгляд Виктора менялся. Кроме слез и боли там полыхало желание. И оно же горело в паху.
— Ты хочешь меня! — умилилась Лючия, не обратив на крик внимания. — Хочешь доставить мне удовольствие?
Её пальцы по хозяйски обхватили член, бережно коснулись головки. Виктор выгнулся и застонал не в силах сдержаться.
— Ты хочешь?
— Да!
— Но тебе придется подождать — я еще не готова. Да и ты пока не сдержал обещания: я не слышала твоих криков!
— Не надо, — молил Виктор и одновременно тянулся к ней всем телом. — Не трогай её! Зачем тебе Ева? Ведь у тебя есть я, твоя личная, персональная шлюха!
— Увы, уже не персональная! — палец указал на меня. — Но я исправлю эту оплошность. Я же еще тогда сказала, что ты — только мой.
Нож из рук она так и не выпустила. И теперь аккуратно соскребала им воск с моего тела.
— Теперь понимаешь разницу между тупым и острым? Сейчас увидишь еще больше!
Тонкий, похожий на шило ножик сменил «столовый». И улыбка Лючии превратилась в оскал.
Я обещала себе молчать. Клялась. Но не сдержала клятвы. Как молчать, когда с тебя срезают куски кожи?
Нож вонзался глубоко и Лючии приходилось приложить усилие, чтобы продвинуть его хотя бы не несколько сантиметров. Первые минуты я крепилась, потом не сдержала стон. И вскоре уже выла но одной ноте, терея разум. И слышала, как кричит Виктор, как умоляет прекратить. Но каждая его просьба вызывала лишь очередной виток боли.
— Я обещала, что ты увидишь своего ублюдка. И папочка посмотрит!
— Нет, пожалуйста, нет!
Я была готова умолять. Ползать в ногах. Соглашаться на что угодно. Лишь бы она не трогала мое дитя.
— Лючия! Я же уже сказал, что это не мой ребенок! — Виктор задыхался. Порезы открылись и свежая кровь смешивалась с подсохшей. — Лючия!
— Мне уже все равно! Эта девка соблазнила тебя! Она приперлась за тобой, хотя я обещала оставить её в покое!
Лючия визжала. Белый костюм побурел от крови и грязи, волосы растрепались. Она казалась ведьмой, чем-то потусторонним. Кем угодно, но не человеком.
— Умоляю! — и я задохнулась от боли внизу живота.
По ногам потекло горячее. Виктор взвыл, а я боялась посмотреть вниз. Но боль становилась нетерпимой и я не удержалась.
Кровь. Она текла по бедрам, пропитывала остатки чулок, собиралась тяжелыми шариками на полу, смешиваясь с пылью и тут же высыхая. И каждая капля уносила часть меня.
Голова закружилась и я перестала понимать, что происходит. Звуки стали глухими, словно в уши напихали плотной ваты. И движения… Все вокруг двигались медленно, как в толще воды.
Я видела ухмылку Лючии. Как кидаются к ней шрамированный и Кайо, как помогают скинуть жакет и брюки. Как она пинает их за то, что те умудрялись коснуться губами ног и живота.
Видела, как мешком падает на пол освобожденный из пут Виктор. И видела, как устремляется вверх член, полный желания.
Стоны и вскрики доносили как из под воды. Довольное лицо Лючии, счастливое — Виктора. И — полные зависти глаза двух других мужчин. Их интересовала только Лючия, я была лишь мебелью.
Но сейчас это не радовало. Эмоции пропали. Я только смотрела на совокупляющихся на полу мужчину и женщину. И понимала, что это последнее, что я вижу в своей жизни.
Но, теряя сознание заметила яркий квадрат дверного проема — кто-то распахнул дверь, и дикий крик штопором ввинтился в уши:
— Ева!
39
Монотонное пиканье ввинчивалось в мозг, не давая нырнуть обратно в пустоту. Там не было боли. Там было спокойно и тихо. А меня туда не пускали!
Раздражение заставило открыть глаза.
Белый потолок. Матовый шар лампы. И это назойливое пиканье! Хотелось закрыть уши, закрыть газа и чтобы никто не беспокоил.