Аромат гибискуса
Шрифт:
Она удивилась. Бесстрастная маска на мгновение исчезла, открывая растерянность и удивление. Но лишь на секунду. Все-таки Лючия хорошо владела собой. Одно слово, и моя голова дернулась от удара. А Кайо подул на руку — пощечина вышла неудачной, болезненной для обоих. Но главное — она помогла прекратить истерику и начать думать.
Первым порывом было объяснить, что Лючия ошибается и ребенок не от Виктора. Но осторожность заставила захлопнуть уже открытый рот: кто знает, почему Виктор скрыл правду. Возможно, это было единственным способом спасти
— Госпожа хочет знать, что смешного она сказала, — продолжал переводить Кайо.
— Какого черта ты творишь? — спросила не его — её.
Вместо ответа прилетела еще одна пощечина. И тут же последовало предупреждение:
— Будешь грубить, будет больно!
В руках Лючии появился хлыст. Она согнула его, проверяя гибкость и хлопнула по ладони.
Но смотрела я не на неё. Кайо замер. Он забыл, что должен переводить и не спускал взгляда с Лючии. Ноздри тонкого носа трепетали, словно в предвкушении, а руки сжались в кулаки.
Тут же вспомнились шрамы на плече Виктора. Неужели…
— Ты тоже? — спросила прямо.
Он не ответил. Кажется, даже не услышал. Зато услышала Лючия и резкий окрик привел мужчину в чувство. Лицо исказила паника, взгляд заметался — Кайо явно был в ужасе.
Наверное, мне нужно было бояться. Но страх отступил. Просто потому, что никак не могла поверить в реальность происходящего. Казалось, все это не со мной. Что сейчас распахнутся двери и ввалятся хохочущие Виктор и Артем.
Так было до момента, как Лючия величественно поднялась со своего трона и подошла поближе:
— Так зачем ты приехала?
Голос Кайо дрожал, но я перестала обращать на него внимание. Сейчас были только я. И Лючия. А еще — злость.
Она проснулась очень вовремя. Вплеснула в кровь порцию адреналина, заставила забыть про боль. А еще — напомнила про ребенка. Я и так паршивая мать, чуть не угробила малыша своей депрессией. Но он выживет. Назло всем Лючиям — выживет. Но о том, что Виктор — не его отец, я говорить не собиралась. Потому что не верила, что это поможет. Лючия или сумасшедшая, или одержимая. Такие люди ничего не слушают. Сами придумывают, сами верят и очень обижаются, если что-то идет не так.
Но времени на придумывания плана мне не дали. Взмах, и щеку обожгло резкой болью. Хлыст бьет сильнее, чем мужская рука.
— Это начало, — Лючия бесстрастна, а вот Кайо собой владел очень плохо. — Ты зря приехала.
— Я — подданная Российской Федерации! — попыталась протянуть время. — Меня будут искать.
— Не найдут, — Кайо тоже был в этом уверен. Он вообще оказался прекрасной лакмусовой бумажкой. Понять, чего ждать от Лючии, я не могла, а вот Кайо — знал. Считывать его было легко. Он боялся. До дрожи, до обморока. И восторгался.
— Так зачем ты приехала? — в тонких пальцах тускло сверкнул нож.
И я испугалась. Потому что вспомнила, как и что именно рассказывал о Лючии Виктор. Она не остановится.
— Боишься? — острое лезвие коснулось щеки, на миг охладив пылающую кожу. — Правильно.
Кайо переводил, как автомат. Но стоило Лючии подойти, словно ростом меньше стал, дай волю — свернется в комочек, стараясь стать совсем незаметным. Но стоило женской руке коснуться его волос — ожил. Потянулся, как щенок за лаской, только что хвостом не завилял. И тут же получил удар по губам:
— Я не разрешала!
О БДСМ я даже не читала. Знала только то, что рассказал Виктор. Но почему-то мне казалось, что то, что происходит — не ролевые игры.
— Какое стоп-слово? — не удержалась. И тут же поплатилась: новый удар хлыста рассек губу. Кровь побежала по подбородку, заляпала платье.
Лючия отступила, оберегая белый наряд. И повернулась к Кайо.
Короткая фраза, и он упал на колени. Прополз по полу, собирая на черные штаны цементную пыль. Камешки и какие-то мелкие предметы впивались в ноги, но он словно не замечал: все его внимание было отдано Лючии. Взгляд, полный обожания и восторга. Губы, шепчущие её имя, словно молитву.
Она протянула руку.
Мужчина, прежде скрывающийся в тени, вышел на свет. И я с трудом проглотила крик.
Одет он был в одни штаны. Босые ноги ступали по полу так, словно не было ни битого стекла, ни железок, ни каменной крошки. Но испугало меня не это. Плечи, грудь, спина, руки… Шрамов на них было больше, чем целой кожи. Даже на лице проступали тонкие ниточки. Симметричные, аккуратные — такие раны не получишь случайно.
Двумя руками, как величайшее сокровище, это мужчина нес изогнутый нож. Острый кончик хищно касался пальцев, казалось, вот-вот проткнет кожу. Опустившись на колени, шрамированный склонил голову, подавая Лючии оружие.
Та взяла его небрежно, словно брелок. И отбросила тот нож, которым до этого пуала меня:
— Посмотрим, насколько ты крепкая. С чего начать? Лицо? — острие коснулось неповрежденной щеки, — Глаз? — веко дернулось. — Или?
Послышался треск ткани. Сталь вспарывала ткань, словно мягкое масло. Лючия срезала с меня платье лоскут за лоскутом, и видно было, насколько нож привычен её рукам.
Наконец, я осталась в одном белье и чулках.
— Очаровательно, — перевел Кайо, стоило Лючии отступить, чтобы полюбоваться на дело рук своих.
Я стояла, распятая между двух шестов, открытая взглядам. Но стыда не чувствовала. Только обиду. И злость. А еще — толику злорадства. Потому что Кайо, только что с обожанием взиравший на свою богиню, теперь смотрел лишь на меня.
Лючие это тоже не понравилось. Окрик заставил Кайо вжаться в пол, и тут же на его спину опустился тонкий каблук с металлической набойке. Когда Лючия убрала ногу, на голубой футболке расплывалось темное пятно. А несчастный потянулся к туфлям, чтобы вытереть с них кровь.