Аромат обмана
Шрифт:
Если Карцевы сами рухнут, тогда что? Ее охватила злость на собственную мать, кстати, не в первый раз. Но никогда раньше она не произносила вслух то, что слетело с ее красных губ сейчас:
— Я не согласна, будто дети должны благодарить родителей за то, что они подарили, — она с отвращением поморщилась, — им жизнь. Хорош подарочек!
Евгения открыла рот и снова чуть не задохнулась от горячего воздуха.
— Ты что? Чего плохого?
— По-моему, — настаивала Лилька, — родители должны приносить извинения своим детям за
Евгения внимательно смотрела на подругу. Никогда не слышала она ничего подобного от нее. Никогда не видела такого лица — напряженно-злого. Губы истончились на глазах, яркая помада, которую Лилька не стерла, стекала с них, взмокшие от пота волосы словно утратили густоту и золотистый оттенок. Холодные глаза чужой женщины смотрели на Евгению.
— Тебе плохо жить? Не нравится? — спросила она, стараясь говорить насмешливо-весело, чтобы вернуть прежнюю Лильку.
— Я буду хорошо жить! Я заставлю эту жизнь… — она чуть не задохнулась, — прогнуться под меня! Если мать взвалила на меня мешок, я не стану эту тяжесть тащить до конца дней. Я вытряхну из него все лишнее, все ненужное. — Лилька вздернула подбородок, расправила плечи.
— Не перепутаешь, с чем расстаться, а что надо оставить? — Тон Евгении переменился. У нее тревожно дернулось сердце. С подругой что-то происходит.
— Тебе не надо брать чужое, — продолжала Лилька. — У тебя достаточно своего. А у меня нет ничего.
— Но разве поэтому ты можешь брать чужое?
— Нет, но я должна найти тех, кто даст мне сам. Твоя мать дает мне давно. Я беру.
— Но мама любит тебя, — попыталась успокоить подругу Евгения.
Лилька резко подняла руку и сказала:
— Все, что я говорю, к тебе не относится. Ты, — она в упор посмотрела на подругу, — можешь благодарить своих родителей за то, что они произвели тебя на свет. Они приготовили тебе все. Тебе даже посадили сад!
— Мне нравится наш сад, — сказала Евгения спокойно, стараясь сбить накал Лилькиной ярости.
— Мне тоже нравится ваш сад, — процедила она. — Но он ваш, а не мой. Я в него гулять хожу, а вы в нем живете.
— Но ты сама можешь посадить сад, в конце концов. — В голосе Евгении появилась досада.
— Шутишь? Это вокруг чего я буду его сажать? Вокруг моего дома? На картофельном поле? Сколько лет надо, чтобы он вырос? Да я от старости облезу и не увижу.
— Но в вашем саду что-то росло…
— Росло, ага, моя мать росла, — фыркнула Лилька. — Бабушка не выполола, пропустила… сорняк.
— Да ну тебя. Ты такая злая сегодня, — Евгения поглубже надвинула шляпу.
Но Лилька не могла остановиться:
— Тебя выпустили в этот мир не голой, как меня. Беги, Лилька! Беги! Но спасибо матери, выбрала правильное имя. Оно разрешает мне делать то, чего нельзя другим. — В голосе Лильки угадывалось удовольствие.
— Ты на самом деле веришь, что имя влияет на жизнь человека? — удивилась Евгения. И продолжала примирительно: —
— Конечно, верю. Подумай сама, если бы мать назвала меня Галиной или Тамарой. Фу, — она поморщилась. — Да, еще небольшое спасибо матушке, что выбрала приличного биологического отца. Не надо всю жизнь прятаться — получилась не кривая, не косая.
— Да ты просто красавица, сама знаешь! — закричала Евгения. — Посмотри на себя! Фигура, рост, цвет кожи, волосы!
— Я не красивая, — покачала головой Лилька. — Я эффектная. Это больше, чем красивая. Просто красивая женщина — кукла. Во мне есть драйв, характер. Я сама знаю, я — Лилит!
Евгения молчала. Она знала: сейчас Лилька не услышит ее. Говорят, что мужчины плохо понимают женские голоса, их тембр. Они с трудом расшифровывают подтекст — просто их мозги устроены иначе. Поэтому они не сразу отвечают на вопросы женщин. Сейчас, похоже, у Лильки похожая непроходимость в мозгах.
— Я разрешила себе думать, как хочу, поступать, как хочу. Романтическая скромность не по мне. Это ты можешь себе ее позволить. Потому что тебе приготовили все — на сейчас и на потом. — Она повернулась к ней всем телом.
Такую грудь, подумала Евгения, можно снимать и печатать в любом мужском журнале. Подписка выросла бы вмиг.
— Ты думаешь, твоя бабушка ездила за границу при социализме не под контролем Лубянки? Смешно!
Евгения не любила, когда подруга говорила с ней вот так. Но смолчала.
А та продолжала:
— Твоя мать совершила невероятное — не выпустила из рук хозяйство, когда многие мужики остались с носом.
Лилька усмехнулась.
— Но все начала бабушка, — заторопилась Евгения. Ее голос звучал растерянно. Она никогда не смотрела на мать со стороны и сейчас — тоже.
— Твоя бабушка начала это дело, потому что ее назначили стать знаменитой. Ей помогала страна, — с пафосом произнесла Лилька и фыркнула. — Странные слова, я понимаю, но это правда. Не веришь? — Она не ждала ответа. Чтобы усилить странность слов, из полузабытой аббревиатуры составила два слова другой жизни, — Цека Капээсэс стояло за ней.
— С какой стати? — искренне изумилась Евгения, — этой высокой исторической организации помогать моей бабушке?
— На самом деле не знаешь? — Лилька сощурила глаза. С бровей стекал пот, она моргала, сбрасывая капли. Ее лицо лоснилось, его цвет — сероватый от пота и света пугал. — Феромоновые приманки нужны были не только норкам.
— Ты думаешь, бабушка или мама продавали их для приворота? — Евгения рассмеялась.
— Нет, я предлагала твоей матери. Я могла бы найти клиентов. Ее приманки круто работают. — Лилька засмеялась так, что круглые груди запрыгали. Она закинула ногу на ногу. Точная поза Лилит из старого журнала, заметила Евгения. Но ничего не сказала. Потом, словно спохватившись, Лилька добавила: — Ты сама видела на тараканах.