Аромат обмана
Шрифт:
— А вы… из каких… — она подыскивала слово, но он опередил ее ответом:
— Мои предки — поляки. Их сослал царь на каторгу в эти места. Они участвовали в польском восстании 1863 года. Срок закончился, мой прадед женился, осел в тайге, занимался охотой, промыслом. Его имение не стало таким знаменитым, как имение Яновских, — мой прадед попал на каторгу вместе с известным паном Михаилом Яновским. Тот купил себе полуостров на берегу Амурского залива недалеко от Владивостока. Он так и стал называться после — полуостров Яновского.
А вот дальше — все похоже. Только Яновскому повезло больше — в начале двадцатых годов прошлого века он понял, что его час пробил. Если помните историю, тогда шла к концу Гражданская война, белые уходили в Корею, Манчжурию, Китай. Он, богатый помещик, понимал — пора. А мой прадед не считал себя слишком богатым и остался. Но судьба, если захочет, уравняет всех. Мой дед и сыновья Яновского встретились в одном лагере…
А потом много чего было, но я всегда хотел одного — при первой же возможности вернуть землю, удобренную потом предков. Их землю за многие десятилетия поглотила тайга. Но все, что в ней, считаю моим по праву. Другие это право оспаривают, хотя я заплатил деньгами за возможность вернуть. Нынешними, законными деньгами.
Вадим усмехнулся. Евгения смотрела на его профиль. Красивый, особенно сейчас, когда внутри вспыхнуло пламя с новой силой, пламя, которое, видимо, не гасло у предыдущих поколений Зуевских.
— Я вообще-то биолог-охотовед. Но в начале девяностых звезды сошлись так, что мне привалили большие деньги. Я продал большую партию меха в Китай, вложил сюда. Кое-кому это не нравится до сих пор.
— Это может не понравиться, — заметила Евгения. — Я понимаю.
— Есть люди, я их знаю, которые прикрываются разными бумагами. Они готовы убедить несведущих в биологии людей, что защищать рысь в моей тайге так же необходимо, как панду в Китае.
— Значит, вы считаете, вас хотят остановить… с корыстными целями? — тихо спросила Евгения.
— Разумеется. Если у меня не будет пушнины, мне придется продать то, что купил. Во что вложил, как и мои предки, свои силы. Вообще, должен сказать, на всякое хорошо поставленное дело загораются чужие глаза. Имейте в виду, присмотритесь, сперва к близкому окружению. Нет ли желающих освободить вас от забот о вашем норочьем хозяйстве? Вы продаете шкурки в Грецию, — не вопросительно, а утвердительно сказал он. — Я думаю, наши шкурки встречаются в одних магазинах. Они могут пожать лапу друг другу, — он улыбнулся по-детски.
— Вам бы сказки сочинять про животных, — заметила Евгения.
— И про людей тоже. Хотите, расскажу про вас? Пускай это будет сказка.
— Хочу.
— Вообще-то сказка-быль. Итак, на самом деле вы приехали сюда, чтобы узнать что-то, что помогло бы остановить меня. Вы много раз были в Греции, на той стороне есть некто, жаждущий породниться с вами. Возможно, с вашим хозяйством тоже. Чтобы в одних руках соединить все процессы: зверьки — шкурки — фабрика — магазин.
Евгения чувствовала, как глаза ее становятся все круглее.
— Я не говорю ничего нового. Естественный, очень разумный проект. Я сам думал об этом. И буду думать, если вы меня не проведете как-нибудь… тайно. — Он засмеялся. — Но я не дамся, имейте в виду. Вы не уедете отсюда, пока я не узнаю точно, как вы придумали обвести меня вокруг пальца.
Евгения смеялась. Она нащупала в кармане куртки флакон. Не могла же она не попробовать то, что сама создала? Действует ли ее «отманка» на рысь?
— Я должна позвонить, за мной приедут на снегоходе, — сказала она, глядя на часы.
— Зачем? Вы можете спать спокойно. В моем доме нет мышей. Утром я возьму вас в тайгу. Покажу, как ставлю капкан. Вам ведь интересно, верно?
— Конечно, — согласилась она, все еще колеблясь.
Зазвонил мобильный телефон. Она вынула его из кармана.
— Евгения, вы должны срочно уехать, — сказал голос. Он был мужской, незнакомый.
— Как это? — не поняла она.
— За вами приедут, — настаивал голос.
— Кто? Петр Арсеньевич? — он принимал ее по просьбе фонда.
— Нет. Его срочно вызвали… Он уехал. За вами приедет красный снегоход. Номер… — Он диктовал номер, а она не воспринимала ни букву, ни цифру.
— Я не поеду, — проговорила она холодно, удивленно заметив, что непреднамеренно повторяет резкий тон матери.
— Вы сами сделали выбор, — мужчина недобро рассмеялся и отключился.
26
Она держала перед собой аппарат, смотрела на него так, будто на ладони у нее высыпала проказа. Она вспомнила, как после поездки на остров Спиналонга вместе с Костей она вот так же осматривала свои руки. Ей казалось, в воздухе носятся бациллы проказы, потому что еще полсотни лет назад на острове был лепрозорий. Это сейчас развалины старой крепости отданы туристам — ходите, смотрите, трогайте…
— Что-то не так? — тихо спросил Вадим.
— Мне… Я… В общем, я не поеду. Я останусь у вас, — сказала она, не вдаваясь в объяснения.
Глядя в ее глаза, он прочитал в них страх.
— Чем вас так испугали?
Она пожала плечами:
— Интонацией даже больше, чем словами…
— А вы чуткая, Евгения. Сейчас предпочитают пугать интонацией, потому что если и записывают чужие разговоры, то это только слова. А интонация подчас бывает яснее слов. Может, вам просто пожелали спокойной ночи?
— Нет, мне сказали, что я сама сделала выбор. Видимо, имея в виду, где мне ночевать.