Аромат волшебства. Книга первая
Шрифт:
– Шутят?
– Леонард ван Донатан предложил в качестве развлечения устроить суд для детей. Чтобы как положено и адвокат, и прокурор, и присяжные.
– Какая чушь! – фыркнул Грызень.
– Да? А мне понравилась его задумка, – приподняв уголок рта, не стал скрывать Сириус и с сожалением добавил. – Увы, конечно, никто такого детского суда устраивать не станет. Если прозвучит публичное признание, что виноваты дети милорда Де Воррингтона, то это повлияет на заключение нового торгового соглашения. Как ты должен знать, Дональд Дэ Воррингтон министр по внешним связям, а на пикнике присутствует посол из Ритовии.
– Великолепно, теперь я оказался вовлечён в политические
Ни Виталька, ни Витёк довольны не были, а потому отрицательно замотали головами. Они были обижены. Их оскорбили, в спину толкнули, справедливо наказать обидчиков не дали, а теперь ещё и винят да ругают потому, что не верят им. Откуда тут довольными быть?
– А ну марш из шатра! – сурово приказал Грызень. – Чтобы вышли, прошли четыре метра вперёд и больше не шевелились. Не дышали даже! Ждите меня, домой поедем.
Мальчики так и поступили. Правда, отошли не на четыре метра, а на четыре шага. Сколько там в метре они не помнили, а потому остались стоять очень близко ко входу. Однако плотная белая парусина, из которой был изготовлен шатёр, этого рассмотреть не дала, и никто не потребовал от детей отойти дальше. В результате они послушно стояли и молчаливо дулись на Грызня всё больше и больше, так как прекрасно слышали, о чём он разговаривает со своим другом.
А Людвиг, с тоской поглядев на приятеля, сказал следующее:
– Это невыносимо так жить. Я даже не знал, что бывают такие дети.
– Людвиг…
– Неужели это всё их крестьянская кровь? В их возрасте я был совсем другим.
– Уверен, что ты был другим, более примерного мальчика ещё надо было бы поискать. Наверняка, ты с утра до вечера читал мудрёные книги и, если и раздражал чем родителей, так это бесконечными вопросами о том, как устроен наш мир. Но характер не от происхождения зависит. Они просто иные нежели ты. И кто знает? Быть может, если бы у тебя был брат-ровесник, а не старшая занудная сестрица, то ты бы стал не меньшим наказанием для Людвига Верфайера Старшего.
– Уверен, что нет. От меня далеки все их задумки. Ты же… ты же помнишь про кладбище? Это же ужас, что в голове детей твориться должно, если они нормальным делом грабить мёртвых считают. И даже лжецом я никогда не был. А они? Они лгут на каждом шагу и потому мне не поверить, что Елизавета Де Воррингтон оказалась способна на столь подлый поступок. Они нагло врут. Оба. И глядя мне прямо в глаза. Ты, кстати, обратил внимание, как они смотрят?
– Да, обратил. Они не чувствуют за собой ни капли вины и это, конечно, проблема. Даже если всё так, как они сказали, то им стоило бы понять, как некрасиво стала выглядеть их семья в глазах всего общества.
– Вот именно, Сириус. Вот именно. Первые годы жизни в отсталой среде оказали сильное влияние на всё их дальнейшее развитие. Они не видят элементарного. Что своим поступком они, прежде всего, подвели меня и свою мать, – Людвиг снова взял в руки биту, ставшей первым достижением Витька, после чего повертел её так и сяк и спросил. – На своей нынешней должности ты стал часто общаться с детьми такого сорта. Скажи, многих из них удаётся перевоспитать?
– Именно по этой причине тех, кто старше восьми, мы стараемся из нищеты не брать. Их разум уже не столь гибок, а любой выпускник королевского интерната это прежде всего образец для подражания. Он высокоморален, учтив, воспитан и только потом уже талантливый маг. Если бы тебя обучал не отец, ты бы понял, сколь жёстко проходит обучение. Иначе достигнуть необходимых высоких результатов невозможно.
– Быть может мне стоит воспользоваться
– Боюсь, что это составит для тебя сложность. Наш подход не для домашнего обучения, а потому могу посоветовать только одно. Если требовать, требовать и ещё раз требовать, то и тупое животное научить трюкам можно. Главное, ограничь их контакт с неблагоприятной средой. Все уличные вылазки должны быть прекращены раз и навсегда.
– Поговорю с Мари, – решил Грызень и испепелил биту. – Она считает, что мальчикам полезно общаться с другими детьми и по этой причине отпускает их из дома одних. Но я полностью согласен с тобой и обязан донести до неё всю опасность ситуации… А даже если не выйдет донести, то на этот раз ей придётся подчиниться и принять моё решение! Такое общение портит их характер.
– Скорее всего, это её влияние в целом портит его. Из такого воспитания, как у вас, толку не будет никакого. Никогда. Ты их наказываешь, а она сразу жалеет. Это так не работает, Людвиг. Поэтому, в целом, если ты не передумал, то я готов взять младшего в интернат. Старшего, думаю, найдёшь куда пристроить.
– Я недавно стал подумывать о кадетском корпусе. У мальчика хорошие физические данные, а через два года возраст будет подходящим.
– Прекрасный выбор.
На этих словах друзья попрощались, а Виталька и Витька кисло переглянулись. Затем одновременно хлюпнули носами. Что они, собаки их дрессировать, что ли? Ненавидит их Грызень, вот и издевается! Для него они дети другого сорта. Позорят они его, понимаешь ли. Так это он просто не знает, как они ещё вести себя могут!
Мальчуганы невероятно злились. Они так и не поняли, что огорчило Грызня. Им довелось лишь почувствовать его пренебрежительное отношение к себе и новую смертельную обиду. Грызень их лжецами считает. До чего же это их, сирот, не любить надо, чтобы даже не поверить ни капельки. Сомнений в том, что они правду говорят, не испытать!
Глава 7
Путь домой проходил в тягостном молчании. Видимо, присутствие учителя заставило родителей держать свои поучительные комментарии при себе. Даже Мари ни о чём не спрашивала детей, боясь тем разжечь скандал по новой. Она видела, что муж уже поуспокоился и что-то для себя решил, а потому благоразумно ждала возвращения домой, чтобы выяснить все подробности. Однако стоило семейству переступить порог, как Людвиг сурово наказал детям идти в свою комнату и носа оттуда до утра не показывать. Это означало, что их в очередной раз оставляют без ужина.
Витька и Виталька тоскливо поплелись в свою тюрьму. И только тогда, сочувственно глядя им вослед, Мари сняла шляпку и рискнула перейти к вопросам.
– Расскажи мне, пожалуйста, что там произошло. Что они тебе сказали?
– Не сейчас. Давай поговорим у меня в кабинете?
– Хорошо.
Женщина насторожилась. Может муж этого не замечал за собой, но она давно подметила – в кабинете он предпочитал вести именно неприятные разговоры. Для остального ему подходили иные помещения. И даже больше. Заниматься делами и делать научные заметки Людвиг Верфайер мог где угодно: на балконе спальни, в гостиной, в библиотеке, в лаборатории, даже в учебной мальчиков – но редко когда в кабинете. Застать его там можно было нечасто. Однако ей никогда не приходило в голову выяснять причину подобного или же рассказывать супругу о своём наблюдении. Мари предпочитала использовать обретённое знание с большим толком. Если муж направлялся в кабинет, то она знала – после надо обязательно сказать ему что-нибудь доброе для поднятия настроения.
Конец ознакомительного фрагмента.