Ароматы кофе
Шрифт:
С сердечным приветом,
Ваш будущий зять,
Борт судна «Руталэн»
30 июня, 1897 г.
Милая моя, любимая Эмили!
Ваше письмо застало меня как раз накануне нашего отбытия из Александрии. Уверяю Вас, Ваши призывы излишни: с Гектором я исключительно обходителен. Не далее как вчера вечером за ужином я развлекал его, декламируя детские стишки с шотландским выговором. А за день до отплытия из Александрии я составил ему компанию в охотничьей вылазке в местную глушь —
Ах, да, винюсь перед Вами за свое письмо Лягушонку. Обещаю впредь не поминать обнаженную женскую грудь. Соглашусь, что это вышло не слишком деликатно, но если б вы видели, с какой непосредственностью обнажается местный люд, то поняли бы, что я просто не придал своим словам особого значения.
Ну, а теперь мы вновь на борту судна, которое движется по Суэцкому каналу. Один из наших новых спутников — журналист по имени Кингстон. Он отлично изобразил нас в своих заметках, как «носителей просвещения и цивилизации, пламенем свечей своих стремящихся осветить африканскую тьму». Далее он пишет: «пусть иные свечи мерцают слабо, а иные затухнут, но другие подхватят этот свет и станут величайшими путеводными звездами, освещая тьму, в которой погрязло ныне здешнее варварское население». Полагаю, он отправил эти строки в «Телеграф».
Кстати о тьме. Я наблюдаю здесь изумительные рассветы. Каждое утро небо расцвечивается красками цветущей английской живой изгороди: нежно-розовым цветом примул и желтым нарциссов. С первым лучом солнца все цвета мгновенно выгорают; все вокруг становится белым, и вскоре единственными красками остается яркий изумруд воды и серебристая синева неба. Свет так ослепителен, что режет глаза. Гектор стал носить козырек для защиты глаз, что делает его похожим на нахохлившегося попугая.
Ах, как было бы прекрасно, если б Вы оказались здесь. Хотя я счастлив уже и одной мыслью о Вас. Любовь к Вам будет мне опорой все долгие предстоящие годы.
Вечно любящий Вас,
Гранд-отель «Делюнивер»,
Аллея Принца Уэльского.
Аден
2 июля, 1897 г.
Дорогой мистер Линкер!
Я познакомился, как вы и советовали, с местными аденскими оптовыми торговцами кофе. У «Братьев Биненфельд» оказался отличнейший товар: один наиболее впечатливший меня сорт я оценил по типу: аром. — 1, букет — 4, № 4: некрепкий «мокка», мелкозернистый, цвета красного дерева после обжарки, с нотками черники и лайма при минимальной кислотности. В целом я оценил его на пять баллов. Закупил весь имевшийся у них запас и заказал самую срочную доставку.
Непременно встречусь с Ибрагимом Беем. Среди местных купцов он имеет репутацию человека весьма уважаемого, хотя до меня дошли слухи, что дела у него по неустановленной причине несколько пошатнулись. В настоящий момент он отъехал по торговым делам куда-то в глубь материка. Мы сможем пересечься с ним, когда через залив отправимся на африканское побережье в Зейлу.
С наилучшими пожеланиями,
Гранд-отель «Делюнивер»,
Аллея Принца Уэльского.
Аден
2 июля, 1897 г.
Дорогой Хант!
Ты поймешь по адресу, что я прибыл в отель «Делюнивер», что, вероятно, вызывает в воображении прелестный дворец посреди волнистых лужаек. В таком случае, извлеки свой атлас. Аден — это крохотный прыщик на правой ягодице Аравии, а местный Гранд-отель не что иное, как кишащая тараканами дыра. Честно говоря, это совершенно проклятое место — кругом одни вулканические скалы в пространстве, расположенном на уровне моря, но совершенно недоступном морским ветрам, однако полностью открытом палящему солнечному зною. Сейчас даже не самое жаркое время года, а столбик термометра продолжает ежедневно подниматься до 130 градусов. Ни травинки вокруг, ни единой пальмы среди всей этой чертовой местности.
Посмотрим правде в глаза: англичане здесь лишь потому, что это промежуточный пункт между Африкой, Индией, Австралией и домом — что-то вроде военно-торгового перевалочного пункта акционерного общества «Британская Империя». По-существу, здесь никто не живет, хотя некоторые будут уверять вас, будто «обосновались» здесь уже не один год тому назад. В большинстве своем здесь люд проезжий — как и твой покорный слуга. Чем скорей я выберусь из этого пекла, тем лучше для меня. Даже местные зовут свой залив «Баб-эль-Мандеб» — «Ворота слез».
Признаться, друг мой, я в данный момент нахожусь в затруднительном положении. С одной стороны, я рассчитываю, что все это путешествие вкупе с жизненным опытом каким-то образом когда-нибудь окажется полезным для моего творчества. С другой, мне до сих пор как-то не верится, что я внезапно превратился в некого буржуа, ведь я вечно клялся, что ни при каких обстоятельствах им не стану. Похоже, в данный момент я обрел все трудности и невзгоды семейной жизни и службы, еще не испытав благ домашнего уюта и материальной обеспеченности, ему сопутствующей! Смогу ли я когда-либо стать настоящим художником, если застряну в поганых и вонючих джунглях, вот в чем вопрос. От этой мысли буквально хочется рыдать. Если б отсюда было куда сбежать, думаю, что скорее всего я так бы и сделал. Но, как, вероятно, выразился бы мой будущий тесть (а, по сути, главный тюремщик): отсюда «нет пути назад».
Твой — попавший в беду
Борт судна «Карлотта»
Зейла-крик
Африка!
7 июля 1897 г.
Дорогой Морган!
Благодарю тебя за твое письмо, которое застало меня в Адене. Слава Богу, мы покинули наконец эту преисподнюю на маленьком, не больше жестянки из-под печенья, пароходе. Мы с большими трудами погрузили свой багаж на борт — накопилось весьма немало для более чем трех десятков носильщиков, а именно:
• рыболовные крючки, бусы, нюхательный табак для раздачи;
• гвозди для строительства моего бунгало;
• винтовка «ремингтон», чтоб стрелять дичь мне на обед;
• шесть бутылок пива, чем сдабривать вышеозначенный обед, что по моим подсчетам означает по одной с четвертью бутылке в год;
• бутылка шотландского виски «Бейли» для экстренных случаев;
• заряжающийся газом сифон для содовой, аналогично;
• деревянное сиденье для туалета;