Ароматы кофе
Шрифт:
• белый галстук и фрак на забаву заморской знати.
• Кума, наш повар. Кума — славный парень, он явился с рекомендательным письмом капитана Томпсона из Бенгалии, который пишет: «Малый этот не из храбрецов и не стоит ожидать, что он подхватит ваше второе ружье, если зверь, в которого вы целитесь, одновременно нацелился, чтоб ринуться на вас, однако ему не откажешь в умении по окончании дневного похода вовремя подать вам горячую пищу. Иногда, подозреваю, что он у меня подворовывает, что он постоянно отрицает. Полагаю, двадцати пяти ударов кнутом достаточно, чтоб исчерпать эту проблему. Прошу вас не платить ему более доллара в месяц и, если необходимость в нем отпадет, оставьте его в Адене, так как примерно через год я надеюсь вернуться ради очередного
• моя библиотека. Она состоит из «Ренессанса» Патера, томика с названием «Кофе: выращивание с пользой», который, как утверждает Гектор, содержит все, что необходимо знать об этой восхитительной культуре; авторский оригинал «Как важно быть серьезным», шесть чистых карманных записных книжек, «Желтая книга за апрель 1897 года», «Подсказки путешественникам» Фрэнсиса Голтона. Из последнего я почерпнул, что: «Молодой человек отличного телосложения, вынужденный отправиться в предприятие, одобренное опытными путешественниками, не слишком рискует. Дикари редко убивают вновь прибывающих; они пугаются их ружей, испытывая суеверный страх перед мощью белого человека; им требуется время, чтобы понять, что он такой же человек, как и они, чтобы быстро с ним покончить». Как это замечательно, что я пробуду здесь всего пять лет. Есть у меня также книжка, изданная Обществом пропагандистов христианского вероучения под названием «Повседневные словесные выражения Восточной Африки», содержащая, например, такое: «Шестеро пьяных европейцев прибили повара», «У тебя мозгов не больше, чем у козла», и «Почему этот труп до сих пор не захоронен?»;
• корзина с кирками, лопатами, топорами, измерительными линейками, мерными веревками и прочим загадочным сельским инвентарем;
• добротный сундучок для казны с висячим замком, содержащий восемьсот долларов. Это австро-венгерские доллары с изображением покойной императрицы Марии-Терезии, которые по непонятной причине сделались повсюду расхожей валютой; возможно потому, что каждый величиной буквально с небольшую серебряную тарелку. Среди британцев также в ходу и рупии; правда, местный люд порой ропщет, не желая их брать, так как никакой особой ценности рупии нигде, кроме Индии, не представляют;
• два альпаковых охотничьих костюма от «Симпсона» и громадное количество панталон, как длинных, так и коротких, из фланели, которая считается наиболее гигиеничным для жаркого климата материалом. И, разумеется, мой красный бархатный смокинг;
• аптечный сундучок. Был укомплектован в соответствии с инструкциями Голтона и содержит немало предметов, совершенно для меня загадочного свойства, как-то: 1. Рвотное от яда; 2. Варбургские капли от инфекций; 3. Дуврский потогонный порошок; 4. Хлородин для ран; 5. «один большой моток свинцового пластыря» — совершенно не представляю, зачем, Голтон также разъяснений не дает; 6. Ляпис в банке «смазывать старые болячки и от укусов змей»; 7. Иголки, для зашивания глубоких ран; 8. Вощаная нить, для того же; 9. Мягкий шипучий апериент [33] Мокстона и 10. громадная бутыль Препарата лауданума [34] Колдуэла (сильной концентрации) для случаев, когда прочие средства (в том числе и фланелевые брюки) окажутся бесполезными;
33
Легкое слабительное.
34
Настойка опия.
• двенадцать маленьких прелестнейших кофейных чашечек «Веджвуд» из глянцевитого прочного английского фарфора, подарок — не насмешка ли? — от будущего тестя;
• Гектор, который, следует отметить, чем ближе к экватору, тем становится заметно оживленней. Расхаживает, по-хозяйски, все устраивая, покрикивая на туземцев и составляя реестры. Меня мутит от одного его вида.
Боже мой, что я тут делаю? Куда подевались красота, и истина, и рассуждения об удивительных вещах? Иногда мне чудится, вот я проснусь, и все это окажется каким-то ужасным сном.
Единственным утешением являются здешние закаты, ничего более великолепного я в жизни не видал. Сначала сквозь полосу мглы, покрывающей, точно калькой, мангровые рощи, всходит луна: кроваво-оранжевый шар, который, вздымаясь, будто меняет свои очертания, принимая более вытянутую форму по мере отделения от своего отражения в масляно-черных водах реки. С противоположной стороны солнце погружается во мглу, касаясь воды и взрываясь пламенем. Золотые, аметистовые, карминные и фиолетовые всполохи озаряют небо, но вот и они погружаются во тьму, остается лишь сверкающе-морозный свет луны да кромешная болотная тьма… Ох, и мириады крошечных летучих существ, налетающих вмиг и с кровожадностью пираний впивающихся в кожу. Привет тебе,
?
??
???
????
Милый Лягушонок!
Ты заметишь, что это письмо не имеет обратного адреса: это потому, что мы сейчас в Нигде. Нигде — это где все с ног на голову деревья преспокойно растут в воде, так же, как и на суше; в то время как рыбы позабыли, что по природе они подводные обитатели, и скачут поверх набегающих на берег волн, возможно, спасаясь от крокодилов, которые в воде проводят больше времени, чем эти рыбы.
Наш кораблик — не более двадцати футов от латунного носа до кормы красного дерева. Мы трапезничаем на палубе под чем-то наподобие тента, вместе с капитаном и его помощником — он русский. Продвигаемся медленно: пыхтим против течения по широкой, шоколадного цвета, мутной от ила реке, которая будто и не течет вовсе, но время от времени выстреливает из глубин бревном, которое с дикой скоростью устремляется к морю. Иногда мы проплываем мимо деревни, и тогда туземцы высыпают на берег и таращатся на нас. Можешь передать Аде, что, если хочет выйти замуж, то ей ни в коем случае не следует скалывать волосы на затылке. Здесь в этих целях принято выбивать себе парочку передних зубов, мазать бритую голову ярко-желтой краской и раскаленным ножом изрезывать зигзагами свой лоб. Только в этом случае вас признают красавицей и будут всегда приглашать танцевать. Пляски тут каждый вечер под веселое рам-пам-пам, вовсе не чуждое Вагнеру. У всех детишек здесь громадные животы, как будто накачанные насосом.
Что касается меня, то я в настоящее время стал совершенно похожим на араба — перед отплытием из Адена меня постриг местный парикмахер. Теперь я полностью обстрижен, не считая единственного завитка на затылке, за который и возденет меня кверху Мухаммед в Судный День. Глядя на меня, Гектор вздыхает и говорит мне: «голова-садова». Что, несомненно, так и есть.
Головосадово твой,
Абу Валли (Так завет меня Кума! По-арабски, наверное, это значит «масса Уоллис»).
Зейла
Июль
Моя милая Эмили,
Не могу передать, как я скучаю без Вас. Пять лет такой долгий срок: стоит вспомнить то краткое время, что мы были вместе, те невинные часы, которые мы проводили за чашечками кофе в конторе Вашего отца, и они мне уже кажутся иной жизнью. Вспомните ли Вы меня через полдесятилетия? Будет ли нам тогда, как прежде, весело вместе? Простите мне мой унылый тон, просто здесь все, что было в Лондоне, воспринимается как сон — смутный, далекий сон. Иногда я даже начинаю сомневаться, вернусь ли когда-нибудь назад… Да-да, вы наставляли меня быть оптимистом, но, поверьте, порой почти невозможно не впадать в тоску.