Ароматы кофе
Шрифт:
— Я абсолютно серьезно настроен, Ибрагим, — сказал я. — Уверяю вас, мое решение неизменно. Но, разумеется, если вам угодно, я выпью с вами кофе.
Мулу принес нам в крошечных чашечках густой ароматный «арабика».
Акациевый привкус напомнил Фикре, сладко кофейный вкус ее тела. Я прикрыл веки. Скоро ты станешь моей.
— Итак, — начал Бей, поставив свою чашку. — Имеет ли эта необычная идея какую-то связь с гибелью несчастного Гектора?
Я отрицательно покачал головой.
— Но если
— Он мне не указ.
— Ваше дело, Роберт, кофе. Не работорговля.
— Деловые соображения тут ни при чем, Ибрагим. Я слышал, вы собираетесь продавать. Я хочу купить. Вот и все.
— Да, к сожалению, это так. Я вынужден ее продать. Мне бы очень этого не хотелось. Но вы отдаете себе отчет, что потом вам ее продать будет невозможно? Пока верховный владыка допускает покупку невольниц, только араб может себе позволить их продавать.
— Меня это не касается — я не намерен ее продавать.
Бей с грустным видом посмотрел на меня:
— Ваш будущий тесть пришел бы в ярость, узнай он о нашем разговоре.
— Мистер Линкер, — я подбирал слова, — никогда ни о чем не узнает.
— Роберт, Роберт… Мне кажется, я говорил вам, что мне пришлось заложить все свое имущество, чтобы купить ее. Это было внезапное умопомрачение, о чем я очень сожалею. Если бы я только сумел уберечь вас от той же ошибки. — Он помолчал. — И, мне кажется, вы все-таки не представляете себе, какова цена такой девушки, как эта.
— Назовите вашу цену.
— Тысяча фунтов, — тихо произнес Бей.
Тут я дрогнул:
— Должен сказать, я не ожидал, что цена так велика.
— Я же говорил вам, цена грабительская. Разумеется, я не собираюсь наживаться на этой сделке. Во всяком случае, мне не позволяет совесть и наши дружеские отношения. Я заплатил за нее именно тысячу фунтов.
— Все-таки теперь она стоит дешевле.
Бей нахмурился:
— Как так?
Спокойно. Он ничего не подозревает.
— Потому что стала старше.
— Верно. Какую же цену считаете вы справедливой?
Она ничего не стоит,хотелось выкрикнуть мне. Она больше не девственница.
— Восемьсот. Больше у меня нет.
— Когда-то я торговался за нее, — тяжело произнес Бей. — С тех пор очень об этом сожалею. Теперь торговаться не стану. Я принимаю вашу цену, хотя в результате мне не останется ничего. Желаете, чтоб ее осмотрели?
— Разумеется, нет. Вы ведь не единственный человек чести.
— Прошу вас, Роберт. Не делайте этого. Я мог бы отвезти ее в Аравию и там продать. Могу дать вам пару дней, подумайте…
— Вы примете австро-венгерские кроны?
Он кивнул с безнадежным видом:
— Разумеется.
— Деньги будут доставлены вам завтра.
— А я поручу своему адвокату подготовить все необходимые бумаги. — Бей покачал головой. — Боюсь, когда вы придете в себя, вы меня будете почему-либо корить в этом. И если такое случится, вы перестанете быть моим другом.
Я валял ее за твоей спиной, жирный болван!
— Хочу заверить вас, что я совершенно отдаю себе отчет в том, что делаю, — сказал я и протянул ему руку.
Бей все еще колебался.
— Говорят, если ударил по рукам с англичанином, обратного конца у сделки нет.
— Совершенно верно.
Бей взял обеими руками мою руку:
— Тогда я пожму вашу руку, Роберт, но, признаюсь, я делаю это с тяжелым сердцем.
Восемьсот фунтов стерлингов. Цена, как выразился Бей, грабительская. Это означало пустить в ход не только данный мне Линкером аванс, но также все деньги по содержанию плантации, а также и ту малость, что я выручил от своей торговли.
Это были те самые деньги, которые, обернись все иначе, я должен был бы иметь, чтоб жениться на Эмили Линкер.
Но у меня все же оставалось еще примерно пятьдесят фунтов. Это немного, но зерна кофе уже оплачены и посеяны. Денег хватит, чтобы платить жителям деревни, а у меня самого потребностей немного. Пока подоспеет урожай, можно будет занять денег под будущие продажи. Мы сумеем как-то продержаться. Потом, когда начнется приток денег, мы с ней сможем уехать — не в Англию, разумеется, в какую-то иную часть Европы: например, в Италию или на юг Франции. Мы станем жить отдельно от общества: как бунтари и художники, свободные от оков общепринятой морали.
Сундук с деньгами оказался слишком тяжел для одного человека, поэтому я отправился на базар и нанял в качестве носильщиков пару солдат. Захватил с собой пистолет на случай грабителей, и втроем мы двинулись по темному лабиринту улиц.
Темнота опускалась вокруг, словно кто-то из гигантского кувшина выливал ее на город. Но дом Бея, когда мы наконец до него дошли, был весь в огнях — маленькие свечи в резных лампах мерцали, точно звезды. Стряпчий, молчаливый адари, ожидал в гостиной на первом этаже. Он задал мне несколько вопросов, чтобы удостовериться, что я сознаю, что делаю. Я терпеливо ему отвечал, все время бросая взгляды на дверь, не войдет ли Фикре, чтобы к нам присоединиться. Но, конечно же, Бей не хотел рисковать: насколько ему было известно, Фикре развитие событий воспримет, как обычно, в штыки.
Стряпчий представил мне какой-то документ на арабском:
— Это ее бумаги — счет из того дома, который продал ее в последний раз. Желаете показать бумаги своему адвокату?
— Нет необходимости.
Стряпчий пожал плечами:
— А вот документ, удостоверяющий, что она была девственницей перед продажей. — Он положил передо мной еще один документ на арабском. — Насколько я понимаю, вы не хотите, чтобы ее осмотрели?
— Нет необходимости, — повторил я.