Ароматы кофе
Шрифт:
Но вот наконец наше чувственное пиршество достигло своей финальной точки. Мы вволю насытились, и хоть по-прежнему трахались при малейшей возможности, но теперь это походило на то, как льешь вино в еще почти полный стакан; уже не тянет осушать его до последней капли. И наконец мы обратились мыслями к будущему.
— Что ты собираешься делать?
— Надо вернуться на плантацию. Надо рассадить саженцы. Нехорошо всю работу сваливать на Джимо, я забросил
— Мне поехать с тобой?
— Предупреждаю, тебе придется трудновато. Там нет никаких удобств доя женщин.
— Я могу без этого обойтись.
— Тогда поехали.
— Роберт?..
— Да?
— Какие у тебя планы в отношении меня?
Я жестом указал на постель:
— Вот они, все мои планы.
— Я имею в виду… мое положение.
Я рассмеялся:
— Хочешь, чтоб я на тебе женился? Белое платье, церковь, весь этот буржуазный ритуал?
Она покачала головой:
— Нет, замуж я не хочу. Я хочу быть свободной.
— Мы и так свободны.
Она пристально посмотрела на меня:
— Роберт, все что я делаю вместе с тобой, я делаю по собственному желанию, не потому, что ты получил какие-то бумаги.
Я понимал: она ждет, что я скажу, что готов бумаги порвать. Почему бы не порвать? Это бы доказало мою любовь. Но все же что-то меня удерживало. Все-таки это означает бесповоротность. А в глубине души, я думаю, мне все еще необходимо было чувствовать, что я имею власть над нею — как будто доя меня любовь и обладание слились воедино.
Я решил отшутиться:
— Но я совершенно окончательно решил тебя продать, как только найду более достойного покупателя! — отделался я чем-то в этом роде, или, может быть, какой-то еще худшей нелепицей, не помню точно.
Так или иначе, но я увидел, как на мгновение что-то напряглось в глубине ее глаз. Потом она покорно кивнула, и предмет был исчерпан.
Еще один только раз она подняла ту же тему. Мы были в постели, наши тела совокуплялись в медленном, плавном танце любовников, которым незачем спешить. Взмахи крыльев бабочки на солнце.
Он шептала «да», «сейчас», и вдруг, обхватив руками мою голову, неистово проговорила:
— Если ты дашь мне свободу, я вся отдамся тебе. Целиком. Я буду только твоя.
Испустив стон, я прошептал:
— Люблю тебя…
Что, как вы понимаете, было не совсем то, чего она ждала.
Дня за два до того, как мы отправились на плантацию, вернувшись с базара, мы обнаружили на ступеньках перед нашей дверью Мулу. Фикре с такой радостью его обнимала, что он не сразу смог передать мне письмо Бея:
Мой дорогой Роберт,
Мулу истосковался без Фикре, а занять его у меня нечем, поэтому я взял на себя смелость отправить его к Вам. Платить ему не нужно, только еда и постель. Вы обнаружите, что он отличный слуга, если позволите ему обслуживать Фикре, а также и вас. Если он вам не нужен, отошлите его обратно. Если оставите его у себя, мне за него платить не надо — в отличие от Фикре его цена совершенно ничтожна, хоть мне и жаль с ним расставаться.
Ваш друг,
О возврате Мулу не могло быть и речи. Фикре была неописуемо рада встрече с ним, как и он с ней. Иногда, я думаю, она чувствовала себя одиноко, одна, без подруг. Но мне было непривычно жить в доме с евнухом, — признаться, мне становилось неприятно наблюдать, как они вдвоем общаются, почти как две подружки, щебечут друг с дружкой на непонятном мне языке. Иногда он помогал ей одеваться, купаться, и это также казалось мне странным, эта интимность больше походила на отношение хозяйки со служанкой, а не на отношения между женщиной и мужчиной.
Однажды выйдя среди ночи помочиться, я обнаружил, что и Мулу занимается тем же. Он чуть повернулся в мою сторону — и перед моими глазами мелькнули жуткие шрамы его увечья, блеснул зигзаг изуродованной плоти, розовый на черной коже. Во всем остальном его гениталии были, как у ребенка.
Мулу вскрикнул от смущения и отвернулся, пряча свой стыд. Я не произнес ни слова — что тут скажешь? Это было ужасно, кошмарно — но ничем помочь ему я не мог.
Глава пятьдесят вторая
«Острый» — привкус подгоревших зерен, резкий, горький, возможно, раздражающий.
Почта из Харара идет медленно, миновало несколько недель, пока пришли письма от Роберта, с почтовыми печатями многих стран. Письма приносит Лягушонок, она бежит через вестибюль, и задыхаясь от бега передает свой приз в руки Эмили.
— Пожалуйста, дай почитать! — просит она. — Ну, пожалуйста!
— Я сама еще не прочла, Кроме того, письма Роберта мне — личные.
— Пожалуйста, разреши мне взять марку и конверт и, пожалуйста, прочти мне те кусочки, которые не личные, ладно? — с надеждой клянчит Лягушонок. — Смотри — там что-то еще. Он, наверное, подарок тебе прислал?
Эмили не отвечает. Она распечатала письмо, которое скорее похоже на посылку, внутри ее старые письма к Гектору. Сначала она не понимает, в чем дело; потом лицо ее бледнеет. Эмили пробегает глазами записку.
— Ну что? — спрашивает Лягушонок. — Все хорошо?