Артания
Шрифт:
– А теперь, – сказал Щажард громко, – великий тцар желает, чтобы все видели, что для сильных и отважных преград нет! По воле великого тцара доблестный герой Придон… вот он сидит, отправился в Лихие Земли, где совершил множество подвигов, перебил тысячи дивов и… отыскал ножны божественного меча самого Хорса!
Тцар милостиво улыбнулся и хлопнул в ладоши. Гости встали и, стоя, тоже хлопали в ладоши. Нестройно, по-овечьи, не так, как ритмично хлопают воины, приглашая на огненный танец с кинжалами.
Черта с два, подумал Придон хмуро, я добывал ножны по воле вашего куявского тцара. Я добывал по собственной воле, ибо именно я сам возжелал
Он поднялся, плечи расправились сами, а подбородок вызывающе поднялся. Он чувствовал, что силен и красив, и очень хотелось, чтобы в этот момент, когда все хлопают и смотрят с восторгом и завистью, его увидела Итания.
Тцар вскинул руку, шум стих, как будто отрубило ударом топора. Тцар сказал властно:
– Придон, я вижу, ты не расстаешься с ножнами?
Придон с достоинством поклонился. Не как тцару, а как старшему по возрасту, и успел заметить, что это заметил, понял, правильно оценил и оттого зло нахмурился Щажард.
– Я добывал их для тебя, – ответил он спокойно, – тцар!.. И не хотел, чтобы чьи-то лапы трогали то, что отныне принадлежит тебе.
Тулей довольно улыбнулся. Придон видел, как глаза тцара быстро зыркнули по сторонам, заметили или нет, что варвар сам признал, что ножны отныне принадлежат ему, а это значит, что и сам артанин у него на службе, но черт с ним, пусть истолковывает как хочет, эти ножны и в самом деле принадлежат ему, как выкуп за Итанию. Еще ему уже принадлежит рукоять, а также лезвие. А потом он отдаст Итанию, и Придон свободен от того, что здесь понимают как службу…
– Покажи, – велел тцар.
Придон неспешно снял перевязь. За это время так привык к ножнам, что стали как частью одежды. Нет, даже шкуры. За спиной тцара появился старый однорукий маг, Придон перехватил пронизывающий взгляд, что-то пошептал Тулею на ухо. С другой стороны ревниво вытянул короткую шею Щажард.
Тцар протянул руку, Придон покачал головой.
– Нет… Если стол крепок, я положу. Все затаили дыхание. Тулей буркнул:
– Клади.
Придон снял перевязь, мышцы двигались и перекатывались под чистой процелованной солнцем кожей, ну почему Итания его сейчас не видит, все взгляды прикованы к его замедленным движениям, вот ножны осторожно опустил на стол, с толстыми дубовыми ножками, узкая щель для лезвия меча зияет, как ночное небо… затрещало, стол просел, заметно прогнулся.
Тулей вытаращил глаза, за его спиной ахнул Барвник.
Стол напоминал силача, что принял на плечи огромный вес и, покраснев и напрягая мышцы, удерживает изо всех сил, пусть все увидят, оценят, запомнят.
Треск повторился, от ножки с сухим щелчком отлетела белая щепка. Барвник вскрикнул:
– Быстрее возьми в руки!
Придон взглянул на Тулея. Тцар кивнул, мрачный, как грозовая туча.
– Да… возьми. Сам отнесешь в храм. Там каменная плита, выдержит.
Пальцы Придона успели подхватить перевязь в тот миг, когда ножка стола разлетелась в мелкие щепы. Белая щепа с силой била во все стороны, люди закрывали ладонями лица и – сквозь пальцы смотрели на артанина, что с легкостью перекинул перевязь через плечо, ножны заняли свое место за спиной.
– Ваше Величество, – сказал Придон почтительно, – когда я первый раз попробовал взять эти ножны… мне тоже показалось, что я пробую сдвинуть с места гору! А потом вдруг… Эти ножны даже легче, чем любые другие.
Лицо
В руке старика была длинная суковатая палка, он шел прямо к трону. Толпа перед ним расступалась, Придон сразу подумал, что это маг неслыханной мощи, ибо у тцара тысячи воинов охраняют город, сотни отборнейших героев стерегут дворец, а здесь, у дверей зала, сильнейшие из сильнейших. К тому же защищенные амулетами от всевозможных чар.
Старик двинулся к трону напрямик. Остановить его не смел никто, даже не пытались. Придон насторожился, пальцы скользнули к плечу, где всегда торчит рукоять топора, старик явно рассержен, может натворить бед… и в то же время что-то в облике старика вызвало симпатию. Старик явно не арта-нин, но идет гордо, не теряет достоинства даже в гневе, у него красивое лицо с суровыми морщинами старости, что не портят лицо, а придают ему значительность.
Ему показалось, что тцар вздрогнул, в масляных глазах под набрякшими веками мелькнуло беспокойство. Он даже оглянулся по сторонам, словно искал помощи, но старик уже остановился перед троном и выбросил вперед руку с указующим перстом. Из длинного рукава халата сухая рука торчала жалко, похожая на высохшую птичью лапу, пальцы были темные от солнца, с твердыми ногтями.
– Ты, – сказал старик обвиняюще. – Сидишь и пируешь?.. Наслаждаешься едой и питьем, слушаешь песни и смотришь на танцы, что придумывают только для тебя?.. Но как ты можешь, когда в далеком горном селе, откуда ты пришел в эти земли, твоя мать ослепла от слез, выглядывая тебя?.. У тебя трое братьев, все они навещают мать!
В зале наступила мертвая тишина. Гости опускали головы, делали вид, что не слышали ужасных слов старика, который напомнил, что их славный и могучий тцар был когда-то не самым славным и могучим. И что вообще не из рода правителей мира, а из какого-то бедного села.
Тулей поднялся, раскинул руки.
– Отец!.. Отец!.. Я тебя не узнал сразу, уж прости. У тебя такая борода за это время отросла… Отец, давай неспешно отдохнем, пообедаем, поговорим… Ты же знаешь, меня не очень жаловали в том селе, так что я вспоминаю о нем без радости…
– Не очень жаловали? – воскликнул старик гневно. – А ты… Как вел себя ты?
Тулей развел руками, Придон с изумлением увидел на лице грозного тцара то ли стыд, то ли сильное смущение.
– Отец… Я был молод, а в селе тесно… И слишком много хрупких горшков всюду. И все почему-то под ноги, под ноги… Пойдем за стол! Эй, накрыть нам на двоих!
Щажард суетливо оказался рядом, спросил угодливо:
– Обед подать в золотую гостиную?
– Лучше в жемчужную, – ответил Тулей. Спросил у старика уже почти веселым голосом: – Отец, кроме овечьего сыра… что закажем на обед? Жареных карпов из глубин высоких озер? Молодого барашка, вскормленного молоком дракона? Блюдо из соловьиных язычков, приготовленных в молоке девственных пчел?