Артефаки. Часть 3
Шрифт:
— Ого, какие люди и без охраны, — присвистнул отчим. — И как сюда блудную дочь занесло?
Я хмыкнула, поражаясь, как Рэм смог составить два таких сложных предложения без единого матерного слова.
— Да не говори, — поддакнула за моей спиной мама. — А я ведь говорила, что этому козлу нельзя верить. Козёл — он козёл и есть. Он меня бросил, её бросил, и насрать ему на семью, на детей, на всё, только он в этом мире важен!
— Выглядит аппетитно, — тихо заметила я, приглядываясь к салатам.
— Ешь, потом сходи в душ, дышать из-за тебя уже нечем! — Она
Я степенно наложила себе разной еды, до краёв заполнив тарелку, уселась на высокий стул и принялась жадно засовывать всё в рот. С меня в тарелку сыпался песок, но сейчас это казалось такой мелочью.
— Нет, ну вот представляешь, ещё и ребёнка бросил! Второй раз! — не унималась мама, выбрав себе в качестве податливых слушателей меня и Рэма. — Одно слово — мужик! Как обрюхатить, так он первый! Как позаботиться о своей же дочери — тут же свалил! У неё же мать есть! А то что мать работает вообще-то, в отличие от него, это ничего! У матери и личной жизни быть не может, и мужа, и детей, только его ребёнок, конечно!
Я покосилась на Рэма. Тот увлечённо пялился в маленький, тихо играющий головизор. Программа была про оружие, картинки показывали в таких подробностях, что отчим пялился, не отрываясь, даже про еду забыл. А уж до маминых разговоров ему и подавно не было дела.
— А моя комната свободна? — уточнила я, когда мама прервалась на возмущённый вздох и замолчала.
— Нет. Ты же выбрала своего папашу.
— И вы отдали мою комнату Кайлу?
Это было неудивительно, но всё равно обидно.
— А что ты хотела?! Ты тут не жила!
— Просто спросила, — тихо успокоила её.
— Чё там в столице щас? — вклинился Рэм, пока накладывал себе добавку.
— Суматоха, — кратко ответила я, забыв, что он может не знать такого слова.
— А чё с терактом?
Я глупо моргнула.
— Прошёл, — не придумала ничего вразумительнее.
— Ну а как там вообще это?
— Нормально.
— А этот… купол?
— Открыли.
— Норм.
— Ну да.
— А там типа… ну, люди пострадали?
— Да, много.
— Крови?
— И крови тоже.
— Во прикол, — хохотнул отчим, скашивая взгляд к головизору. — Ну это вообще, конечно.
— Да.
— Ну вы там это, рассказали чё надо?
— Да.
— Супер.
— Да.
Рэм уставился в головизор, окончательно выпадая из бессмысленной беседы. Я тупо рассматривала салаты в тарелке. Тишина прилипла к горлу, хотелось прокашляться, лишь бы разбавить это молчание. Велик был соблазн начать болтать о всякой ерунде, делая вид, что в моей жизни ничего не изменилось так же, как в этом доме. Я посмотрела на чуть сгорбленную маму, её тёмные волосы, удивительно тонкие руки при шарообразной фигуре. Вспомнила, как она выгоняла меня из дома, орала вслед, что я порчу ей жизнь, как она замахивалась полотенцем этими самыми изящными руками.
Мне не хотелось болтать о ерунде.
— Извини, что я ушла.
Мама едва заметно вздрогнула, удивлённо посмотрела на меня.
— Иногда я веду себя как подросток, — словно пыталась оправдаться. Откровенные слова давались тяжело.
Мама подошла к столу, рассеянным движением схватила тарелку, покрутила её в руках и поставила обратно.
— Да ну, я тоже иногда как начну орать, — отмахнулась она.
Меня буквально прошибло молнией. Я ожидала чего угодно, — признания своего превосходства, намеренного унижения, ухода от темы, — но только не такой открытости. Я вдруг поняла, что за всё время, что она орала на меня, у неё была только одна претензия — она потратила на меня столько сил, а я веду себя, как неблагодарная тварь. Это было жестоко. Мне всегда казалось, что мамы не должны говорить такое детям. А что тогда дети должны говорить мамам? Есть ли какой-то регламент?
Я сглотнула вязкий ком из накопленных обид и решила сказать ей, наконец, то, что она так сильно хотела от меня услышать всё это время:
— Спасибо, что впустила меня обратно. — Замолчала. Перевела дух. Это оказалось слишком тяжело. — Ты всегда была рядом, когда мне было плохо. Спасибо. И вообще… я… не описать словами, как я благодарна, что ты сделала из меня ту, кто я есть сейчас.
Всё. Больше не получалось. Слова сквасились, не успев вырваться наружу. Вновь повисло тяжёлое молчание.
Мама покусала губы, пытаясь справиться с несвойственной растерянностью.
— Ну, ты сильная, — запинаясь, ответила она, — всегда была сильной и упёртой. Это в меня. Хотя я тоже, знаешь, иногда могу перегнуть палку… пойду постелю тебе постель, — резко захлопнула она дверь откровенности.
Развернулась и быстро удалилась с кухни.
Я перевела взгляд на Рэма. Хотелось спросить у него, что он думает о нашем странном разговоре, но отчим зомбированным взглядом пялился на экран и вряд ли что-то слышал.
Жаль, что мама часто кричала на меня, незаслуженно обвиняла во всех грехах, в моём рождении, которое испортило ей жизнь. Жаль, что не верила в меня, отправляла на те секции, где попроще, выбирала специальность «моего уровня», не хотела, чтобы я пыталась попасть в университет. Мне было жаль очень многого. Оно копилось долго и упорно. Мама жила в своей вселенной, я в своей. И они не пересекались.
До сегодняшнего дня.
Я вдруг подумала, почему я за всё это время только обвиняла её в ответ, вместо того, чтобы сделать шаг навстречу? Она хотела от меня благодарности. И я сказала «спасибо». Это было так просто, и так тяжело одновременно.
Этой ночью я ночевала дома. В маленькой, тесной, душной комнатке Кайла с навесным потолком, из-за которого передвигаться в полный рост было просто невозможно.
Думала о том, как же всё-таки неистова и необъяснима наша любовь к матерям. Это было что-то за гранью человеческого понимания. Какими бы ни были наши мамы, мы всё равно будем тянуться к ним. Детей могут бить, унижать, топить в извращениях, злости, обиде, комплексах, но стоит лишь маминой любви показаться на горизонте, как дети буду стремиться туда, поближе к маме.