Артековский закал
Шрифт:
Машины просигналили и тронулись в путь. Мимо проплыли красавцы-павильоны, кудрявые вербы и зеркальная голубизна прудов. Прощальным шепотком полных колосьев провожала нас пшеница и усатый дозревший, но не скошенный ячмень, а золотистые подсолнухи покачивали своими дисками артековцам на прощание.
Ребята долго ещё видели фигуру парторга Ильясова с поднятой для прощания рукой и возле него несколько женщин. Они оставались в родных местах, чтобы вместе с Красной Армией защищать лазоревую степь — землю отцов — от коричневой чумы.
Позже стало известно, что Ильясов возглавил партизанский
…Автомашины двигались на восток безостановочно по бездорожью, военные шофёры пользовались топографическими картами. В пути произошла небольшая авария: автомашина с ребятами третьего отряда въехала в овраг и опрокинулась. К счастью, обошлось без серьёзных травм.
Вечером въехали в какой-то город. Нам сказали, что это — Камышин — город на Волге. Город жил прифронтовой жизнью: воинские части, обозы эвакуированных, патрули и светомаскировка.
Артек разместился в городском парке, в помещении летнего театра. Ребята-грузчики остались с вещами возле какого-то склада. Утомительная дорога и работа по разгрузке вещей уморили ребят, усталость клонила ко сну, но Дорохин спать не разрешал. Он обнаружил во дворе склада вырытые щели, они могли служить убежищем во время налётов вражеской авиации, — город бомбили. Вожатый поочерёдно поднимал нас на дежурство.
Лишь только сгустились над землёй сумерки, как в воздухе послышался протяжный воющий звук вражеских самолётов. Изредка по ним стреляли зенитки, и одинокий луч прожектора прощупывал ночное небо. Почти над головой завыли бомбы, а вскоре глухие мощные взрывы раздались совсем недалеко. Мы сидели в глубоких щелях и оттуда прислушивались к вою бомб, которые, казалось, падали прямо на нас и каким-то чудом взрывались в стороне. Небо стало багровым от вспыхнувших пожаров: одна из бомб попала в нефтехранилище.
— А как там наши? — побеспокоился кто-то из ребят.
— Взрывов там не было слышно.
— Наверное, там и окопов нет.
Самолёты несколько раз разворачивались и заходили на цель, сбрасывая смертоносный груз. Нам сейчас было не до сна.
Юра Мельников пробовал шутить:
— И, вдруг падает к нам фрицевская бомба и — ни звука, зарывается в землю по самый стабилизатор и молчит.
— И ты тоже молчишь, а душа в пятках и что-то попахивает.
— Вы обождите, тоже мне смельчаки. Значит, утром мы эту бомбочку откапываем, открутили головку, а оттуда записка выглядывает. Достаём, читаем: «Дорогие камарады! Помогаем, чем можем! Рот фронт!» Понятно, это дело немецких коммунистов! Вот как, камарады!
— Это ты ещё со Сталинграда басенку вспомнил?
— Почему это — басенка? Нам ведь рассказывали о подобном случае!
— Он, наверное, был единым в своём роде, да и был ли вообще.
— Побольше бы таких помощников в немецком тылу!
Мы ещё долго комментировали бытовавший пересказ якобы имевшего место случая в Сталинграде, когда не взорвалась
Прекращение налёта на камышинские военные объекты было общим сигналом отбоя — все, кроме часового, вмиг уснули.
Никто из нас тогда не знал, что где-то над громыхающим фронтом, на энском направлении летает лётчик-истребитель — житель этого волжского города, о котором позже узнают все. Это настоящий человек, мужественный военный лётчик — Герой Советского Союза Алексей Маресьев. Да, он был из Камышина, но об этом мы узнали позже.
А сейчас сон ходил между рядами спящих на полу летнего театра артековцев, щекотал их лица легкой улыбкой. Спали члены единой семьи, ребята одинаковой судьбы, породнившиеся под крымским солнцем и степным донским ветром, те, кому война бросила суровый вызов: «Будь стойким, пионер! Будь уверен в победе! Вперёд, дорогой отцов!» и они шли этой дорогой и были достойными своих отцов и братьев.
ЕВРОПА — АЗИЯ
Тот, кто хочет развить свою волю, должен научиться преодолевать препятствия.
За бортом плещутся волжские волны, пароход преодолевая их сопротивление медленно плывёт против течения, оставляя позади себя буруны.
Артек переехал на новое место, подальше от опасностей войны. Родина-мать вовремя побеспокоилась о детишках: над плёсами волжскими и широкими полями российскими кружили фашистские коршуны. Фронт подкатывался к волжской твердыни, чтобы остановиться здесь и упруго выпрямиться, как крепко натянутая тетива лука, готовя врагам разгром под Сталинградом.
Ребята лежали на полках и задумчиво смотрели на проплывающие мимо берега, приутихшие сёла, песчаные отмели и кудрявые вербы у берега, на стаи вездесущих чаек.
Я старался меньше двигаться — сильно болела сильно поясница. Анфиса Васильевна успела заметить мою подозрительную малоподвижность, осмотрела и установила диагноз: растяжение спинных мышц, а, возможно, что-нибудь и посерьёзнее.
В тот горячий день, когда подали пароход у камышинской пристани, я грузил вещи на автомашины, а потом на пароход. С Володей Аас мы бросали в кузов мешки с сахаром, крупой, ящики с мылом, матрацы и одеяла в тюках — всё имущество лагеря перешло через наши руки. Потом снова всё грузили на пароход. Ребята сидели в каютах, и мы очень торопились, чтобы побыстрее уйти от военных объектов города. Работу закончили на закате, быстро помылись в реке и вместе с последним гудком взошли на борт «Урицкого». А утром я не мог подняться.
С воздуха плывущий пароход был похож на зелёный остров, каких много было в русле Волги. Со стороны было трудно определить, что это судно, так тщательно оно было замаскировано. Нужно было обмануть фашистских лётчиков, уйти от возможного обстрела. Вечером пароход подходил к берегу, и дети, захватив теплые одеяла, шли подальше в степь. Седая полынь служила матрацем, кулак — подушкой, яркие звёзды успокаивающе подмигивали нам с высоты.
Утром пароход звал нас охрипшим гудком, все спешили сесть по своим каютам, и снова одиссея продолжалась.