Артековский закал
Шрифт:
Чувство сожаления вызывал к себе преподаватель русской литературы — раненный боец Красной Армии. Пустой левый рукав всегда напоминал о жестокой борьбе не на жизнь, а на смерть, которую вёл советский народ с кровожадным фашизмом. Всегда строгий и задумчивый, он оживлялся на уроке, когда рассказывал о своём знаменитом земляке — Тургеневе. А о Кирсанове или Базарове он рассказывал так детально, словно они были его близкими друзьями.
Его жена читала химию и биологию. В её характере война тоже успела оставить глубокий след. Были ли у них дети и где они сейчас — нам ничего не было известно. Наблюдая за этой уже немолодой супружеской парой, почти каждый артековец часто вспоминал своих родителей — отца и мать, продолжая беспокоиться об их судьбе.
Часто в палате перед отбоем ребята грустно вздыхали, вспоминая родные края, босоногое детство и дорогих родителей. Мы долго шептались в темноте, расхваливая черты характера своих родных. Как нам иногда не хватало отцовской ласки и материнской нежности, родительской поддержки в эти годы! Какие мы были ещё беспомощные в этом жестоком военном лихолетье. Некоторым из артековцев было всего по 8–9 лет, а им пришлось перенести тревоги и ужасы эвакуации и прифронтовой жизни. Наше счастье, что мы обрели хороших, чутких, любящих нас вожатых, сумевших заменить в это трудное время родителей.
С большим упорством артековцы штудировали русский язык, знание которого ставало фундаментом для изучения остальных школьных предметов. Поэтому всё свободное время ребята употребляли на чтение художественной литературы, газет, журналов. Вожатые, сознавая языковую проблему, регулярно проводили литературные викторины, обсуждение прочитанных книг.
На одной из недавних встреч артековцев Степан Иванович Лозан — председатель комитета по радио и телевидению при Совете Министров Молдавской ССР — тогдашний ученик шестого класса — вспоминал:
— В Артеке все ребята научились танцевать, а я не успел научиться. И знаете почему? Не было времени для этого удовольствия. Когда вы шли на танцы в Красный уголок, я садился за изучение русского языка. И кое-чего, таким образом, достиг!
Были и хитрецы. Бывало, не успеет выучить урок Ага Вера, и заявляет учительнице:
— А я не могу по-русски этого объяснить. Можно по-молдавски?
— Пожалуйста, рассказывай по-молдавски!
И Вера начинала молоть всяческую чепуху, о чём попало, но только не по теме урока. Говорила быстро, без запинок, что давало повод для получения хорошей отметки. Но такие случаи были единичными.
Кстати, Вера научилась очень чётко декламировать Маяковского и Константина Симонова, выступала с декламациями на концертах.
АЛТАЙСКАЯ ЗИМА
Я люблю Алтай крепко, с каждым годом любовь моя растёт, и не знаю, чем я возмещу Алтаю ту радость и счастье, которыми он меня наделяет каждый день, каждую минуту…
Серебряный горн ежедневно поднимал ребят с тёплой постели. Его звонкое стаккато проникало под одеяла, размыкало ресницы, и через миг по коридору шлёпали быстрые шаги — артековцы выскакивали во двор, строились, и по команде лес рук взлетал вверх, вниз, вправо, влево. Когда осенью на улице бесилась непогода, зарядку проводили в коридоре: мальчики на первом этаже, девочки — на втором.
Бессменным лагерным инструктором-физоргом был Володя Аас. Физически он был хорошо развит, любил лёгкую атлетику, волейбол, лыжи, любил чёткость, дисциплину и этого требовал от всех ребят. Неудивительно, что он избрал профессию военного, уйдя в армию из Артека.
В одно ноябрьское утро мы всё же нарушили свой «железный» порядок. Только вскочили по сигналу с кроватей, как все закричали:
— Снег! Снег на улице! Смотрите!
— Зима, ребята! Настоящая зима!
— Айда на улицу!
— В снежки!
Володя Аас что-то кричал, требовал, но его на этот раз никто не слушал, — все бежали на заснеженный двор. Мягким белым покрывалом накрылись горы, дорога, спортивная площадка, деревья. Только речка журчала и блестела стальной поверхностью, будто дразнила зиму своей непокорностью.
Ребята начали сыпать друг на друга пригоршнями пушистый снег, кричали, визжали, резвились. На крыльцо выскочила озабоченная Анфиса Васильевна:
— Ребята! Немедленно прекратите это варварство и идите в помещение! Немедленно! — безапелляционно кричала она.
Кое-кто повернул голову в её сторону, словно изучая: серьёзно она говорит или шутит, — и снова продолжали барахтаться в снегу.
— Мальчики! Да что же это вы на самом деле делаете? Сейчас же идите в корпус!
Она схватила за руку самого маленького из нас — Вову Апанасенко и потащила к дверям, силой втолкнула его в корридор. Некоторые ребята из младшей группы, боязливо посматривая на рассердившегося врача, тоже пятились к дверям. А старшие так увлеклись развлечением, что не обращали, казалось, ни на кого внимания. Голос Анфисы Васильевны зазвучал на несколько тонов выше:
— Ну, хорошо! Сейчас я позову Гурия Григорьевича! — и она стремительно пошла на второй этаж. Среди резвящихся ребят был и её сын — Орлёнок. На линейке всем здорово влетело от начальника лагеря. Ещё несколько дней сыпал пушистый снег, а потом ударили морозы, зажглись ночью в небе яркие звёзды, тоненький ломтик луны подмигивал нам в разрисованные узорами окна.
Началась зима, наша вторая артековская — алтайская зима.
С наступлением морозов в лагере прибавилось работы. Утром на линейке старший вожатый Дорохин раздавал наряд:
— Сегодня дежурными по котельной заступают Вася Заблоцкий, Вася Макеев, Алёша Кутылгаев, Натан Остроленко и Юра Мельников.
— А что там стольким делать?
— Не перебивайте, пожалуйста, скажу без вопросов. С наступлением морозов необходимо усилить подогрев в котлах, то есть — лучше топить, а для этого нужно больше заготавливать дров. Если этого не сделаем, то трубы полопаются от мороза, а в корпусах будет холодно, как в Антарктиде. Понятно?
— Ясно!
— А почему девочек не назначаете? — спросил Вася Макеев.