Артековский закал

Диброва Алексей

Тучи касались дрожащих деревьев, посылая в них огненные стрелы. Всем приходилось видеть грозу, не совсем приятно влияющую на нервную систему человека, пугающую своей могучей, необузданной силой. Но не каждый видел грозу в степи. Это, я вам скажу, — что-то особенное, — гроза в квадрате или в энной степени, как любят выражаться математики. Гроза в степи — очень сильная и поэтому — очень страшная.

Во время грозы артековцы прятались по палатам, выключали радио, электричество и молча смотрели на разгул дикой стихии, время от времени содрогаясь от громовых залпов.

Вот и

сегодня — совсем неожиданно началась гроза. Ребята сидели в палате, жмурились от вспышек молнии. Я прилёг в постель, болезнь отступала медленно.

Из бани прибежала часть ребят, они промокли до нитки, выкрикивая и подпрыгивая, снимая мокрую одежду, развешивая её на спинках стульев. В баню ребята ходили регулярно, за этим строго следили Анфиса Васильевна и вожатая Тося. После тесных Сталинградских спален, где ребят одолевали паразиты, здесь, в Серебристых Прудах санитарная служба добилась уничтожения вредных насекомых, ребята ходили чистенькие и здоровые.

Я не успел сходить в баню, вернее побоялся из-за болезни.

Гроза продолжала неистовствовать.

Вдруг быстро открылась дверь, и Ваня Заводчиков с порога взволнованным голосом крикнул:

— Мишу убило!

— Что???

— В бане молнией убило Мишу Фаторного!

Я забыл о болезни, и что на улице гроза, — вместе с ребятами побежал к бане, шепча на бегу: «Миша, друг, как же это…» — Меня обгоняли ребята, а я удивлялся, что бегу медленнее их, спешил, что есть силы за ними.

Миша лежал на цементном полу недвижимо. Игорь Сталевский был очевидцем события:

— Сидим мы, моемся из тазиков. Миша опрокинул на себя бачёк воды и пошёл к котлу набрать чистой. Вдруг, что-то осветило помещение, в отдушину влетел огненный шар и потом исчез, будто растворился в горячем пару, а Миша тут же упал прямо навзничь. Мы бросились к нему, а он не шевельнулся. Нас тоже немного задело, кто сидел на скамейке.

Прибежала Анфиса Васильевна, ей кто-то успел сообщить, проверила пульс — его не было. Быстро распорядилась:

— Давайте вынесем его на улицу! Быстрее берите, ребята!

Гроза ещё не прошла, но стала ослабевать. Мишу положили на траву и начали делать искусственное дыхание. Несколько часов билась Анфиса Васильевна за жизнь артековца, не отходя от него ни на шаг. Наконец, появился слабый пульс, Миша застонал, и его перенесли в палату. Утром состояние больного улучшилось, и врач стала требовать отправить Мишу в ближний госпиталь в город Фролово.

Вожатым Анфиса Васильевна говорила:

— Просто удивительно, как выдержал его организм такое напряжение, такой удар! Обычно исход один — смерть. Бедный Миша! Сколько ему пришлось вытерпеть, перенести. Мы все переживали несчастье, которое так неожиданно свалилось на верного товарища, работящего, скромного комсомольца.

Во Фролове с трудом удалось уговорить врачей положить Мишу в госпиталь — не хватало мест. Он был единственным гражданским лицом среди десятков раненных бойцов. Врачи приложили максимум усилий, чтобы вернуть юноше здоровье, чтобы он мог возвратиться в пионерскую семью, к своим друзьям, заменившим ему родительскую ласку и тепло. Навещали Мишу преимущественно взрослые, они постоянно бывали в

городе по разным делам. Утешительных сообщений привозили оттуда немного: больной редко приходил в себя, буйствовал, не понимал людей, не мог принимать пищи, очень похудел, врачи вынуждены были его кормить искусственно, поддерживали тлеющую жизнь уколами. Ребятам не рекомендовали пока навещать его.

Со временем крепкий юношеский организм победил недуг, и Миша возвратился в строй артековцев. Вместе со своими сверстниками через год он был призван в армию, воевал в Манчжурии против войск милитаристской Японии. После мобилизации приехал в Сталинград отстраивать город. Работал электросварщиком на строительстве Волго-Донского канала, где был ударником труда. Но разряд молнии травмировал его организм, и подлая смерть рано вырвала Мишу из жизни.

ВЫСТРЕЛЫ С НЕБА

Любовь к людям — это ведь и есть те крылья, на которых человек поднимается выше всего…

М. Горький.

Теперь я работал на тракторе один. Снова поднимался с зарёй и спешил к гаражу. Наступила горячая пора — косовица, заготовка сена для скота. Всё взрослое население подсобного хозяйства — парторг Ильясов да конюх дядя Василий — было брошено на этот ответственный участок работы. Работали они на косилках-лобогрейках, размеренными движениями сбрасывая с помощью вил скошенную траву на землю. На третьей косилке сидел пионер Игорь Сталевский. Он так привязался ко мне, что был готов выполнять любую работу, лишь бы быть ближе и иногда прокатиться на тракторе. Бывало иногда тяжело тринадцатилетнему подростку работать наравне со взрослыми мужчинами. Но упорство прибавляло сил, и Игорь высиживал в напряжённой позе по несколько часов, резкими взмахами рук напоминая мотылька.

Возможно, это раннее знакомство с техникой повлияло на выбор профессии Игорем в зрелом возрасте: он стал первоклассным шофёром, имеет правительственные награды за труд, доволен своей работой.

…Медленный диск солнца неторопливо подымался над степью, над которой в первых лучах разливалось щебетание жаворонков. Они серыми комочками висели высоко над зелёной степью, распевая гимн жизни.

Где-то в стороне перекликались перепела, созывая потомство к утренней трапезе. Суслики на задних лапках замирали, как часовые, любуясь прекрасным летом, богатством пшеничного поля, предвкушая сытую зиму, они перекликались свистом «Будем с хлебом! Будем с хлебом!»

Над высоким разнотравьем плыла труба трактора «ХТЗ». Он будил утреннюю тишину мирным рокотом старенького мотора, выглядывали головы косарей, белела куртка тракториста.

На повороте я сбавлял газ и оглядывался назад: косари используя секундную передышку, вытирали рукавами потные лица. Не один десяток гектаров ароматной степной травы скосил этот отважный экипаж — два артековца и столько же взрослых. Над степью плыл запах подсыхающей травы, воздух был напоен ароматами буркуна и донника, эспарцета и клевера.