Артемий Волынский
Шрифт:
Как видим, прощение было неполным и имело в виду продолжение следствия, да и Сенат был убежден, что если бы расследование продолжалось, «то в сборе с тех иноверцев еще столько явилось» {210} . Но пухлое дело о губернаторских злоупотреблениях так и осталось пылиться в сенатском архиве. Колесо Фортуны уже сделало оборот — видимо, Анне Иоанновне чем-то понравился бравый и обходительный генерал. К тому же и Салтыков явно замолвил слово за родственника, вовремя напомнив, что тот не поддержал попытку ограничения самодержавия, а такие вещи императрица не забывала. Следствие было свернуто, а верный Курочкин и денщики Волынского освобождены из-под стражи.
Одиннадцатого ноября 1731 года «обретающийся при армии» генерал-майор Волынский был назначен в Украинский корпус инспектором
Следователи установили многочисленные прегрешения откупщика: он получил право на торговлю за подозрительно низкую сумму, завел собственные «неуказные» (построенные без разрешения) винокуренные заводы и питейные дома, в которых использовались «неправедные» ведра и прочие водочные меры. К июню комиссия насчитала, что с Турчанинова надлежит взять в казну 47 753 рубля, и начала их с него «править»; в сентябре Волынский доложил о взысканных десяти тысячах рублей, а в октябре — уже о 37 тысячах (за Турчанинова поручились богатые солепромышленники Строгановы) {212} . Однако в то же время многие челобитчики не явились для повторной дачи показаний; по некоторым обвинениям Турчанинов отговаривался неведением либо объявлял, что виновные в злоупотреблениях приказчики бежали. Дело закончилось к всеобщему удовлетворению: по представлению самой комиссии в марте 1733 года Турчанинов был милостиво прощен и отпущен домой для сбора оставшихся денег; полученные с него десять тысяч рублей были пожалованы самому Артемию Петровичу на нужды Конюшенной канцелярии, которую он к тому времени возглавил {213} .
Эта довольно обычная служебная история имела неожиданное продолжение. Когда в 1740 году сам Волынский был обвинен во множестве преступлений, в Петербурге ходили слухи о том, что он «…лишил жизни и имущества купца Турч<ан>инова… основателя больших железных заводов и фабрик поблизости от Казани». Алчный губернатор якобы потребовал от него 20 тысяч рублей, обвинил промышленника в невыполнении своих обязательств перед казной, схватил его и держал в подвале своего московского дома, пока не получил деньги. Говорили, что Волынский, опасаясь, что вымогательство будет раскрыто, отравил Турч<ан>инова, а сын несчастного, узнав о судьбе отца, умер от страха. Эта записанная в изложении саксонских дипломатов неправдоподобная история показывает, как опальному министру создавалась негативная репутация {214} . На деле же следственная комиссия о злоупотреблениях Михаила Турчанинова вернула государству крупную сумму денег и дала Волынскому возможность реабилитировать себя после неприятной «казанской истории».
Дела же «безстыдного плута» митрополита Сильвестра обернулись к худшему. В его бумагах нашли осуждение церковных реформ Петра I. Снятый с должности архиерей потребовал, чтобы его судил Сенат; министры Анны постановили лишить его сана и заключить в Выборгскую крепость, где он и скончался в 1735 году.
У «конюшенных дел»
С тех пор карьера Артемия Петровича пошла вверх. 4 и 5 января 1732 года императрица подписала три документа. Резолюция на докладе майоpa И. Альбрехта повелевала прекратить следствие о делах казанского губернатора и его подчиненных; другим указом Артемию Петровичу вручалась «дирекция» над «учрежденной Конюшенной комиссией»;
Таким образом, наш герой приобрел положение при дворе, который стал важнейшим элементом структуры власти в послепетровской России. При Анне Иоанновне только штатных придворных чинов имелось 142 да еще 35 «за комплектом»; всего же вместе со «служителями» — прачками, лакеями и прочими — при дворе состояли 625 человек. Расходы на дворцовый штат возросли с 90 025 рублей в 1728 году до 163 308 рублей в 1739-м {216} . Повышение роли и престижа дворцовой службы отражалось в изменении чиновного статуса придворных. При Петре I камергер был приравнен к полковнику, а камер-юнкер — к капитану, при Анне ранг этих придворных должностей был повышен соответственно до генерал-майора и полковника, а высшие чины двора из четвертого класса по Табели о рангах перешли во второй. В это время именно придворный круг становится «трамплином» для будущей карьеры многих известных деятелей: Б.Г. Юсупов, М.Г. Головкин, Н.Ю. Трубецкой, М.Н. Волконский, П.С. Салтыков при Петре II и Анне Иоанновне, братья Шуваловы, Н.И. Панин, 3.Г. Чернышев при Елизавете начинали службу в качестве камер-юнкеров и камергеров.
Непростое утверждение Анны Иоанновны на «прародительском престоле» и ее недоверие к вельможам, пытавшимся ограничить ее власть и подписывавшим подозрительные проекты, вызвали чистку в рядах высшего государственного аппарата. Место сосланных Долгоруковых заняли близкие к Анне лица. Особый по значению и приближенности к особе императрицы пост обер-камергера после Меншикова и Ивана Долгорукова занял Эрнст Иоганн Бирон, чье имя стало символом правления Анны. В ноябре 1730 года были отправлены в отставку обер-гофмейстер М.Д. Олсуфьев и весь штат дворцовой канцелярии во главе с ее начальником А.Н. Елагиным (оба они подписывали «шляхетские» проекты в 1730 году).
Новым обер-гофмейстером стал С.А. Салтыков, обер-гофмаршалом — Р. Левенвольде; обер-шталмейстером — П.И. Ягужинский. Высшие чины двора получили специальные должностные инструкции. Для прочих по приказу императрицы было составлено «клятвенное обещание дворцовых служителей», согласно которому придворная челядь (лакеи, «арапы», истопники и даже неопределенных занятий «бабы») обязывалась свою службу «со всякой молчаливостью тайно содержать» и «тщательно доносить» обо всех подозрительных вещах.
В системе придворных учреждений конюшенное ведомство являлось одним из важнейших и фактически исполняло общегосударственные функции — и не только потому, что в доавтомобильную эпоху лошади были главным средством передвижения для всех должностных лиц, а красота придворного выезда существенно влияла на престиж державы. Оно получило задачу обеспечить войска пригодным конским составом. В Нечерноземной России с ее неплодородными почвами и коротким рабочим сезоном крестьянин часто не успевал обработать всю свою надельную землю и уж тем более заготовить на весь год корм для животных. Малорослых лошадей и коров приходилось кормить соломой, и к весне, писали опытные дворяне-хозяева в XVIII веке, «без жалости на скотину взглянуть не можно. Тут она обыкновенно и мрет».
Создание регулярной армии с эффективной кавалерией, обозами и артиллерийским парком требовало около семидесяти тысяч лошадей, которых приходилось скоро заменять. За годы Северной войны бесчисленные конские наборы шли один за другим, а качество поголовья всё ухудшалось. Для полков тяжелой кавалерии (латников-кирасиров) подходящих коней не было, и приходилось приобретать их за границей.
Прежнее руководство придворными конюшнями было «отрешено» от дел. 11 мая 1732 года именной высочайший указ Сенату отмечал, что в армии «лошади по породе своей к стрельбе и порядочному строю весьма неспособны». Задачу «нашу кавалерию в доброе и к военной службе потребное и полезное состояние привесть» было поручено исполнить обер-гофмаршальскому брату — «обер-шталмейстеру, гвардии полковнику и генерал-адъютанту» графу Карлу Густаву фон Левенвольде. Ему подчинялась «комиссия о размножении конских заводов» во главе с Волынским, при этом Артемий Петрович имел право в отсутствие начальника отчитываться непосредственно перед императрицей.