Артист
Шрифт:
— Сволочи.
— И новенький этот, Травин, сколько ты ему обещал?
— Семьдесят.
— Семь червонцев какому-то бродяге, — Матвей Лукич всплеснул руками, — уж лучше бы Муромский его пристрелил, заодно бы этого актёришку посадили. Мерзкий тип, когда я ему аванс задержал, хамил в лицо.
Режиссёр сел, взял бутылку с коньяком и сделал большой глоток.
— Дурак, он бы Малиновскую пристрелил, а мне её ещё в двух сценах снимать.
— Зато пять червонцев в день, да ещё полный расчёт можно задержать, — не смутился счетовод, — сплошная экономия. И какая бы реклама была фильму, но этот идиот всё испортил. А ведь будто специально получилось, Гриша, дурак, пистолет не проверил, вот только откуда в нём патроны
— Ты думай, что говоришь, — Свирский швырнул окурок в пепельницу, стоящую на столе, промазал, бумажная гильза покатилась по дубовой столешнице, рассыпая пепел, — ладно, скоро всё кончится, а в январе новую картину снимем, про красных партизан. Ну а что сейчас перерасходуем, придётся из собственного кармана выложить, ничего не поделаешь.
— Ну уж дудки, — Матвей Лукич скрутил фигу, повертел перед носом режиссёра, специально для этого приподнявшись со стула, — ты из своей доли сколько хочешь выплачивай, а мою не тронь. Уговорились по четыре тыщи, знать так мне и будет, а если ты эту кобылу белобрысую взнуздать не можешь, что она все карты мешает, да Охлопкова не смог приструнить, сам и расплачивайся.
Свирский побагровел, обхватил горлышко бутылки, навис над счетоводом, но то не испугался, наоборот, положил ногу на ногу и сделал вид, что вообще на собеседника внимания не обращает. Режиссёр постоял так несколько секунд, шумно выдохнул и плюхнулся обратно на диван.
— Остыл? — счетовод запихнул бумаги в потёртый кожаный портфель, — смекай, что дальше делать, да не затягивай, на нас и так косо поглядывают, контролёр из Наркомфина в прошлый раз нос свой совал куда не следует, а если Малиновская своему покровителю пожалуется, кого попронырливее пришлют, а там и следователь подключится. Тут уж выговором не отделаешься, пять лет с конфискацией. Слезай с дивана, на коленках ползай, но чтобы эта фифа до понедельника всё отработала и уехала в полном удовлетворении, раз уж ты её не пристрелил.
— Да хватит уже, — недовольно пробурчал Свирский, — говорю тебе, случайность это. Гриша проморгал.
— Так-то оно так, только… — Матвей Лукич не стал продолжать, а поднялся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Режиссёр выкурил ещё одну папиросу, взболтал остатки коньяка, но допивать не стал, накинул пиджак и вышел в коридор. Малиновская жила одним этажом выше, с обеда, когда её чуть было не застрелили, из номера она не выходила, только ассистентка бегала то за кипятком, то за нюхательной солью, а на субботу были намечены съёмки возле входа в цветник, там экранная Клара Риттер должна была красоваться перед простыми обывателями, и на вокзале — Варе предстояло встать на подножку поезда, и посмотреть вдаль, в прекрасное будущее с литейщиком Трофимовым. Прекрасное будущее, к счастью, уже сняли на местном заводе и в клубе железнодорожников, так что в кадре должен был появиться Травин, но только со спины. Идти к Малиновской не хотелось, знаменитая артистка чуть что угрожала уехать к Эггерту в Крым, к Комарову в Сестрорецк или вообще в Германию к Питеру Остермайеру. После успеха «Коллежского регистратора», «Поцелуя Мэри Пикфорд» и с благосклонным вниманием Луначарского она вполне могла выбирать и режиссёра, и сценарий.
— Надо было снять начинающую из театральных, — сам себе сказал Свирский, топчась на месте, — Катю Зелёную, например, из театра Сатиры, её Кторов хвалил, или какую-нибудь Пельтцер-Ройзен из театра Корша, да мало ли их, за одну возможность на экране появиться что угодно сделают.
Режиссёр лукавил, и отлично сам это понимал, зритель требовал, как минимум, Анну Войцик или Анель Судакевич. Он направился к лестнице, мысленно представляя, какое очередное унижение ему предстоит пережить ещё раз.
Малиновская была в номере одна. Она стояла
Каменные осколки оцарапали шею, Варя провела рукой по подсохшим ссадинам, подняла с подоконника лист бумаги. Муж писал, что его через два месяца посылают в Берлин, и предлагал ехать вместе с ним. Что они будут делать в Германии, в письме сказано не было, но Малиновская догадывалась, что это связано с его новой работой — советская власть активно закупала авиатехнику за границей.
«Не торопись, приезжай, когда сможешь», — вслух прочитала она постскриптум. В Москве у Малиновских была большая квартира в Трубниковском переулке в доме номер 19, где, кроме супругов, жили братья и сёстры мужа и их родители — архитектор и директор театра. К свёкру Варя относилась ровно, а вот свекровь не любила, та её в труппу Большого не взяла, сказав, что с такими ногами и ростом в балете делать нечего.
В дверь постучали.
— Кто там? — Малиновская спрятала письмо в тумбочку, затушила папиросу.
— Позвольте войти, Варвара Степановна, — раздался голос Свирского.
Варя нырнула в постель, положила полотенце на лоб.
— Я сплю, — сказала она как можно капризнее.
— На минутку.
— Так и быть, входите.
Свирский аккуратно открыл дверь, и затворил за собой тоже тихо, на цыпочках подошёл к кровати. Свет в комнате был погашен, и её освещали только уличные фонари. Лицо Малиновской сливалось с подушкой.
— Как себя чувствуете, Варвара Степановна? — осведомился режиссёр.
— Неважно.
— Может, нужно чего? Кофе, или лауданум?
— Обойдусь.
Режиссёр подошёл ближе, сел на край кровати.
— Нам бы картину доснять, Варенька, — заискивающе произнёс он, — ещё два дня, и всё. Клянусь, больше не потревожу, снимем сцену в поезде, возле кофейни у Цветника покрасуешься, на этом закончим. Номер я тебе, как договаривались, на десять дней оплачу, или, хочешь, деньгами отдам, а если сейчас всё сорвётся, придётся без этого обойтись. Выкручусь, но разве такой фильм мы хотели снять?
— Триста пятьдесят рублей, — сказала Малиновская. — Во вторник поезд, и я уезжаю в Москву. Билеты оплатишь первым классом, не желаю в купе трястись. И Зою с собой заберу, ей тоже билет возьмёшь.
Свирский скрипнул зубами, билеты в синие вагоны стоили недёшево.
— Хорошо, но я тебя умоляю, до вторника соберись и сделай всё как надо. Без твоих капризов.
— Вы, Арнольд Ильич, шли бы по своим делам. Деньги завтра утром чтобы были у меня, иначе даже из кровати не вылезу, и счетовод твой чтобы окончательный расчёт дал, знаю я его, будет время тянуть. И вот ещё…