Артур Конан Дойл
Шрифт:
— А почему ты не можешь зарабатывать деньги своей практикой и оставаться в хороших отношениях с профессиональным братством? — спросил Дойл. — Ты говоришь так, как будто это несовместимые вещи.
— Конечно, несовместимые. Какой смысл ходить вокруг да около, приятель? Все мои методы непрофессиональны, и я постоянно нарушаю все законы медицинского этикета. Ты прекрасно знаешь, что Британская медицинская ассоциация в ужасе воздела бы руки к небу, если бы увидела то, что сегодня видел ты.
— Но почему не подчиниться требованиям профессионального этикета?
— Потому что не настолько я глуп. Дружище, я же сын врача, я всего этого насмотрелся. Я родился внутри этой системы, я знаю, как она устроена. Весь этот этикет — уловка для того, чтобы все оставалось в руках старшего поколения. Для того, чтобы не пускать молодых и затыкать дырки, через которые они могут пролезть вперед. Я сотни раз слышал, как об этом говорил мой отец. У него была самая большая практика в Бристоле, хотя он был абсолютно лишен мозгов. Он заполучил ее благодаря старшинству и принятым приличиям. Не пихайтесь, встаньте в очередь. Это очень хорошо, приятель, когда ты уже наверху, а если ты только что встал в конец очереди? Когда я буду на верхней ступеньке лестницы, я посмотрю вниз и скажу: «Эй, вы, молодежь, у нас будут очень строгие правила, и я прошу вас подниматься очень тихо и осторожно, чтобы не потревожить меня и мой покой». В то же время, если они будут делать то, что я им говорю, я буду взирать на них, как на безнадежных тупиц. А, Дойл?
Дойл был с ним абсолютно не согласен.
— Ну, старик, ты можешь не соглашаться сколько угодно, но, если ты собираешься работать со мной, ты должен к черту выкинуть профессиональный этикет.
— Этого я сделать не могу.
— Ну, если ты у нас слишком честненький, можешь убираться. Насильно держать не будем.
Дойл промолчал, но как только они пришли домой, отправился наверх и начал складывать вещи, намереваясь в тот же вечер вернуться в Бирмингем. Когда он собирался, вошел Бадд и пристыжено попросил прощения, тем самым умиротворив Дойла.
В тот же день после обеда произошел любопытный инцидент. Они стреляли железными стрелками из воздушного ружья в задней комнате, когда Бадд предложил Дойлу взять большим и указательным пальцами монету в полпенни, а он попадет в нее из ружья. Полпенни они не нашли, и Бадд достал бронзовую медаль. Дойл взял ее и вытянул руку. Раздался выстрел, и медаль упала.
— Точно в центр, — заявил Бадд.
— Наоборот, — возразил Дойл, — ты вообще в нее не попал.
— Не попал?! Я точно знаю, что попал.
— Да нет, я тебе говорю.
— Где же тогда стрелка?
— Вот она, — и Дойл поднял залитый кровью указательный палец, в который впилась стрелка.
Бадд рухнул на пол и выразил свое раскаяние столь экстравагантно, что Дойл только рассмеялся.
Когда стрелку удалили и Бадд пришел в себя, Дойл поднял медаль и прочел: «Вручена Джорджу Бадду за Мужество при Спасении Жизни Человека. Январь 1879 года».
— Эй, ты никогда мне про это не рассказывал, — воскликнул он.
— Что, медаль? — спросил Бадд. — А у тебя такой нет? Я думал, у всех есть. Но ты, наверное, хочешь быть не таким, как все. Это был маленький мальчик. Ты не представляешь себе, каких трудов мне стоило затащить его в воду.
— Вытащить из воды, ты хочешь сказать?
— Мой дорогой, ты не понимаешь! Вытащить ребенка из воды может каждый. Ты попробуй затащить его туда! За одно это надо давать медаль. Затем свидетели. Я вынужден был платить им четыре шиллинга в день и выставлять по кварте пива каждый вечер. Понимаешь, нельзя просто взять ребенка, отнести его к краю пирса и бросить в воду. Возникнут всякие сложности с родителями. Нужно набраться терпения и ждать, пока не подвернется вполне законный случай. Я ангину подхватил, расхаживая взад-вперед по пирсу, пока мне не улыбнулась удача. На самом краю пирса сидел такой довольно толстый мальчишка и удил рыбу. Я врезал ему подошвой ботинка по спине, он отлетел невероятно далеко. Я с трудом вытащил его на берег, потому что его леска два раза обмотала мне ноги, но все кончилось хорошо, и свидетели держались стойко. На следующий день мальчишка пришел меня благодарить и сказал, что он совсем не пострадал, не считая синяка на спине. Его родители каждое Рождество присылают мне пару индюшек.
Бадд вышел и побежал наверх за табаком, был слышен его смех. Дойл мрачно рассматривал медаль, которую явно использовали в качестве мишени довольно часто, когда миссис Бадд предупредила его, что не стоит относиться к словам мужа слишком серьезно, так как он иногда чересчур увлекается в своих выдумках. В качестве доказательства она показала Дойлу вырезку из газеты, где рассказывалось, как он спас ребенка во время ледохода, чуть сам при этом не погибнув.
Дойл начал работать, хотя больших денег его работа ему не приносила. У входной двери появилась табличка с его именем, написанным крупными буквами, он получил комнату напротив Бадда, но его методы были недостаточно интересными, чтобы привлечь пациентов. Первые три дня он сидел, ничего не делая, в то время как его напарник прыгал и скандалил с пациентами по ту сторону лестничной площадки или орал на тех, кто ждал внизу. На четвертый день в комнату вошел старый солдат со злокачественной опухолью на носу, появившейся из-за того, что он курил горячий табак в короткой глиняной трубке. Дойл отправил его домой и через два дня в двухколесном экипаже Бадда поехал к нему оперировать. Это была его первая операция в жизни, хотя пациент, к счастью, этого не знал, и из них двоих Дойл нервничал намного больше. Но операция прошла успешно, и старый солдат был горд аристократической формой, которую Дойл придал его носу. После этого к нему потихоньку потекли больные, и, хотя его пациенты были очень бедны, его заработок медленно увеличивался: 1 фунт 17 шиллингов 6 пенсов в первую неделю; 2 фунта во вторую; 2 фунта и 5 шиллингов в третью; 2 фунта 18 шиллингов в четвертую.
Тем временем Бадд не оставлял свою идею газеты. Он уже писал для нее статьи, пародии, клеветнические заметки, скверные стишки и роман. Его девизом было: «Что угодно ради рекламы», и Дойлу попался на глаза местный альманах, расходившийся большим тиражом, в котором были такие записи:
15 сентября. Принят Билль о Реформе. 1867 год.
16 сентября. Родился Юлий Цезарь.
17 сентября. Необыкновенное излечение д-ром Баддом случая водянки в Плимуте. 1881 год.
18 сентября. Битва при Грейвлотте. 1870 год.
Несколько месяцев спустя Дойл вырезал рекламное объявление из «Британского медицинского журнала», перепечатанное из «Уэстерн Морнинг Ньюс», и вклеил его в свою записную книжку:
«Тоник для крови по рецепту д-ра Бадда. Это лекарство изготовляется по рецепту д-ра Бадда из Плимута. Оказывает необыкновенное воздействие по омоложению крови и очищению ее. Лекарство идентично тому, которое он прописал во время замечательного излечения им случая водянки в сентябре 1881 года, названного в „Альманахе трех городов“ одним из главных местных событий года. Флакон с двадцатью порциями направляется на любой адрес (пересылка оплачена) по получении почтового перевода на три шиллинга шесть пенсов на имя д-ра Джорджа Бадда, дом номер 1, Данфорд-стрит, Плимут».
Презрение Бадда к профессии врача раздражало Дойла, считавшего, что медики должны прежде всего руководствоваться человеколюбием.
— На кой дьявол нам делать добро? — возражал Бадд. — Мясник делал бы добро человечеству, если бы раздавал отбивные даром, не так ли? Он был бы настоящим благодетелем. А он продает их по шиллингу за фунт. Возьмем врача, посвятившего себя санитарии. Он чистит канализацию, борется с инфекциями. Ты называешь его филантропом! А я называю его предателем! Да, Дойл, предателем и ренегатом! Ты когда-нибудь слышал про конгресс адвокатов, выступающих за упрощение закона и отмену судебных процессов? Для чего существуют Медицинская ассоциация, Генеральный совет и все эти организации? А, приятель? Для того, чтобы всячески содействовать интересам нашей профессии. Ты полагаешь, что это можно сделать, полностью вылечив население? Пора уже поднять бунт врачей общей практики. Если бы у меня была хотя бы половина тех фондов, которыми располагает Ассоциация, я потратил бы часть на то, чтобы засорить канализацию, а остальное — на разведение болезнетворных микробов и заражение питьевой воды.