Арвендейл. Император людей
Шрифт:
До дворцовых кухонь Эгмонтер добрался только через десять минут, жестоко поранившись об осколки, которых оказалось довольно много не только на верхней площадке, но и на ступенях той лестницы, которую он с такой самонадеянностью посчитал более удобной, чем лестница черного хода, коей он пользовался раньше. Поэтому настроение нынешнего хозяина (пусть и с некоторыми оговорками) императорского дворца упало ниже нижней отметки. Уже перед кухнями он заметил пожилого садовника, ковырявшегося у истоптанных орочьими лапами розовых кустов. Остановившись, Эгмонтер повелительным жестом подозвал его к себе. Садовник, кряхтя, поднялся на ноги и трусцой побежал к нему, громко хрустя подагрическими старческими суставами.
— Слушаю, господин!
— Там, на боковой лестнице стекло, — едва сдерживаясь, раздраженно прошипел Эгмонтер. — Немедленно возьми метлу
Садовник замялся, бросил взгляд на свои розовые кусты, повел плечами и, тяжело вздохнув, произнес:
— Да, господин!
После чего повернулся и, шаркая ногами, двинулся в ту сторону, откуда Эгмонтер только что появился. Бывший герцог проводил его взглядом и страдальчески скривился. Ну что же это такое?! Когда, наконец, у него будет штат нормальных расторопных слуг? Но поскольку при современном состоянии дел этот вопрос относился к области риторических, Эгмонтер горестно вздохнул, печально потряс головой и двинулся к дверям дворцовой кухни.
На кухне все было в порядке. Эгмонтер придирчиво проверил, сколько мяса заложили повара в большой котел, сколько рыбы доставлено с ледника, каково состояние овощей… очередной раз выслушал сетования старшего повара на то, что поставки совсем прекратились и они вынуждены опустошать дворцовые погреба, а на носу зима, а обитателей во дворце явно прибавилось, и хотя вкусы у подавляющего большинства новых обитателей весьма непритязательны, зато уж аппетит… Так же в очередной раз ледяным тоном заверил, что помнит о проблемах и делает все возможное для их скорейшего разрешения, после чего покинул кухню, сопровождаемый испуганными взглядами поварят и кухарок, большинство из которых при его появлении вцепилось в обереги, а теперь, когда он направлялся к дверям, осеняло себя охранительными крестом и кругом.
Выскользнув за дверь, Эгмонтер зло выругался под нос. О темные боги, как он устал от этого примитивного людского суеверия. Похоже, сегодня все вокруг будто сговорились лишить его душевного спокойствия… Впрочем, от этого у Эгмонтера было одно достаточно надежное средство.
Спустя двадцать минут Эгмонтер оказался у прочных дверей из железного дерева, окованных черной бронзой. Хотя в данный момент, вопреки ожиданиям, от сего факта его настроение ничуть не улучшилось. Даже наоборот. Ибо по обеим сторонам двери должны были грозно замереть два дюжих орка с ятаганами наголо, но ни одного из них в наличии не наблюдалось.
Впрочем, искать, где находились те, кого он должен был застать на посту, совершенно не требовалось. Достаточно было просто прислушаться.
Эгмонтер зло ощерился и, кипя гневом, проломился через густой кустарник, служивший для того, чтобы вход в этот приют скорби и смирения не был виден со стороны аллей императорского парка. Ну так и есть! Оба урода были здесь. Ятаганы обоих были воткнуты в землю, а оба героя со снятыми доспехами возлежали возле костра на плащах из шкур и, пуская слюни, вожделенно пялились на то, как доходит до кондиции мясо, насаженное на вертел. Эгмонтер присмотрелся и… разозлился еще больше. Судя по цвету коры, вертел был изготовлен из тонкого ствола южной агавеи, срубленной в расположенном в десятке шагов отсюда павильоне императорской галереи. Этим придуркам даже не пришло в голову, что агавея, которую они пустили на вертел, была одним из самых дорогих растений оранжереи. Эгмонтер знал, что саженец этой самой агавеи был куплен смотрителем императорских парков пятьдесят лет назад за невероятную сумму в двести золотых.
Эгмонтер выбрался из кустарника и выпрямился во весь свой ставший теперь совсем немаленьким рост перед правым орком. Но тот отреагировал не так, как надеялся бывший герцог. Он досадливо скривил морду и с раздражением пробасил:
— Ыхга, уди! — сопроводив слова небрежным движением лапы. Этого Эгмонтер стерпеть не смог. Его лицо налилось кровью, а руки сами собой вскинулись вверх, сложившись в спусковой аркан. В следующее мгновение из его раскрытых ладоней прямо в морду орку ударила струя мерцающего фиолетового пламени. Орк отчаянно завизжал, подпрыгнул и, ухватив ятаган, бросился прочь прямо сквозь кусты, проломив в них изрядную просеку. Второй недовольно заворчал, но тут же притих и отодвинулся чуть в сторону, не придерживая, однако, никаких поползновений оставить незаконное занятие и вернуться на пост. Вероятно, наивно считал, что злой Ыхга, больно наказав одного, достаточно удовлетворил свою несносную натуру и теперь даст славному орку спокойно удовлетворить свой голод добрым мясом, уже почти дошедшим до степени готовности. Но Эгмонтер не позволил сбыться его столь простым и логичным (на его взгляд) надеждам. Он окинул орка свирепым взглядом и повелительным жестом указал на двери из железного дерева. Орк заворчал, но после столь наглядного урока, полученного соратником, испытывать терпение несносного Ыхги не рискнул. Поэтому он встал, бросил прощальный взгляд на мясо, сглотнул и, сердито ворча себе под нос, двинулся в указанную сторону. Эгмонтер проводил его яростным взглядом, а затем повернулся к костру и с каким-то почти оргазмическим наслаждением засветил по нему здоровенным, почти полуметровым в диаметре фаерболом. Полыхнуло так, что он даже на пару мгновений ослеп. Снег вокруг костра испарился, а ветки кустарника задымились и скукожились. Из-за кустарника донесся разочарованный вой. Оба незадачливых охранника оплакивали сгоревшее угощение. Эгмонтер скривил рот в мстительной ухмылке, двумя фаерболами превратил в пепел остатки женской одежды, грязной, окровавленной кучей валявшиеся в нескольких локтях от костра, и аккуратно срезанный скальп с рыжей косой, после чего неторопливо вернулся к дверям из железного дерева.
Орки встретили его угрюмыми взорами. Второй даже попытался обнажить клыки в злобной гримасе, но Эгмонтер остановился и смерил его ледяным взглядом, так что тварь тут же увяла. Задавив бунт в зародыше, бывший герцог извлек из болтающегося на поясе кошеля длинный бронзовый ключ со сложной бороздкой, ясно выдающей его гномье происхождение, вставил его в замочную скважину и дважды повернул. Дверь вздрогнула и медленно приоткрылась.
Эта лестница была не в пример грязнее и запущеннее, чем все остальные, по которым ему приходилось спускаться и подниматься во дворце. Но, в отличие от тех, именно по этой Эгмонтер спускался с нескрываемым удовольствием, несмотря на вечную сырость и острые выщерблины на ступенях. Вот и сейчас, стоило ему преодолеть пару витков узкой винтовой лестницы и достичь небольшой камеры, облицованной битым красным кирпичом, как его настроение заметно улучшилось. Сняв с подставки масляную лампу со слегка закопченным стеклом и двумя фитилями, Эгмонтер щелчком пальцев зажег фитили и, приподняв ее над головой, двинулся вперед по мрачному коридору со сводчатым потолком все из того же красного кирпича.
Преодолев короткий коридор, он остановился у двери, также изготовленной из железного дерева и отличающейся от той, у которой Эгмонтер оставил орков-охранников, только несколько меньшими размерами. Полюбовавшись на эту дверь, он вновь сунул руку в кошель и выудил оттуда ключ, очень похожий на прежний. Сунув ключ в замочную скважину, бывший герцог повернул его три раза и с нескрываемым удовольствием толкнул тяжелую дверь.
Человек, висевший на пыточном щите, прочно закрепленном на стене камеры, поднял голову и посмотрел на него мутным, усталым взглядом. Эгмонтер несколько мгновений полюбовался на эту приятную его сердцу картину, а затем довольно произнес:
— Ну что, Лагар, ты не передумал?
Человек на пыточном щите несколько мгновений молча мерял его равнодушным взглядом, а затем разлепил спекшиеся губы и хрипло спросил:
— Это была Ирана?
— Кто? — нахмурившись, переспросил Эгмонтер, не поняв вопроса.
— Они поймали Ирану?
Эгмонтер наморщил лоб, все еще не понимая, о чем идет речь, а затем его осенило. Ну конечно, этот идиот спрашивает о той девке, которая не нашла ничего лучшего, как попасться в лапы оголодавших орков. Похоже, именно ее они жарили на том вертеле из агавеи… Вот только откуда Лагару-то об этом известно? А-а-а, наверное, несчастная сильно орала… Так сильно, что было слышно даже здесь. Немудрено. Орки любят освежевывать «доброе мясо» еще живым. Вот только откуда это распятое тело могло узнать имя несчастной?… Видимо, все эти размышления отразились на его лице либо Лагар сам пришел к сходным выводам, потому что он с трудом вздохнул и произнес:
— Бедная девочка…
Эгмонтер злобно вскинулся.
— Тебе бы стоило лучше подумать о себе, Лагар.
Но бывший первый министр императора искривил губы в ядовитой усмешке:
— Этак ты скоро окажешься в полном одиночестве, Эгмонтер.
Бывший герцог раздраженно вскинул подбородок, но в следующее мгновение до него дошло, ОТКУДА орки могли взять эту девку, и он раздраженно выругался. Ну конечно! Они сцапали и разделали служанку, что носила заключенным воду и еду. Лагар наблюдал за ним все с той же усмешкой.