Асфальт
Шрифт:
– Соня! – прокричала она.
– Соня?! – обрадовался Миша. – Это моё любимое имя. Мою дочь так зовут.
– Как зовут моего сына, я вам не скажу, – также наклонившись близко к Мише, прокричала она, – потому что его зовут не Михаил.
Они посмеялись.
Вскоре они сидели в кафе недалеко от клуба и разговаривали. Оба пили коньяк, кофе, оба курили. У Миши кончились сигареты, и они курили её сигареты. Им было весело. Соня работала в большой транспортной компании, занималась логистикой. Сын, как Миша понял, у неё был, а мужа, как Миша смог догадаться, не было. Его дорожные знаки Соню, как нормального человека, да к тому же связанного с транспортом, заинтересовали.
А утром с ним случилась тревога и беспокойство.
Он проснулся в субботу уже ближе к полудню. В постели и в спальне он был один. Детские голоса доносились из кухни. Голос жены звучал оттуда же. Миша ощутил сухость во рту, вполне предсказуемую тяжесть и муть в голове. Но все эти ощущения были несильными. Так, слегка шумело, и слегка было мутно в голове. Бывало хуже, много хуже. Он лежал так, не сообщая жене и детям, что проснулся, вспоминал то, что было ночью, и вспомнил всё до мелочей. Тут-то тревога и посетила его.
Он снова и снова вспоминал все подробности, вспоминал, как смотрел на Соню, сидящую за стойкой, и ещё ему не знакомую. Вспоминал её взгляд, вспоминал, как она согласилась пойти с ним в кафе рядом с клубом, вспоминал их разговоры, вспоминал бульвар и то, как Соня сняла перчатку, прежде чем позволить ему взять её за руку. Он подробно вспомнил поцелуи и где были его руки во время этих поцелуев. Миша вспомнил, как, сидя в такси, он всю дорогу улыбался.
Он вспомнил всё это и встревожился. Он усиленно стал анализировать своё состояние и свои ощущения по поводу того, что вспомнил. Он внимательно изучал сам себя, чуть ли не прислушиваясь к тому, как бьётся сердце. При этом Миша задавал себе один-единственный вопрос: «Неужели я влюбился? Опять?! Неужели влюбился?»
То, что он в себе обнаружил, его встревожило. Тогда он встал и пошёл в ванную комнату.
– А-а-а! Вот и папа проснулся, – не без иронии сказала Аня.
– Привет! – хрипло сказал Миша.
– Привет! – закричала младшая Соня.
Старшая Катя ничего не сказала, а только радостно помахала ему рукой и подмигнула, состроив весёлую гримасу.
– Как самочувствие, как головушка? – всё тем же тоном спросила Аня.
– Милая моя, я не так вчера выпил, чтобы нужно было сегодня беспокоиться о моём здоровье.
– Да? – наклонив голову и вполне дружелюбно спросила Аня.
– Да! – сказал Миша и показал жене язык. – Сейчас приму душ, побреюсь и готов буду соответствовать.
– Папа, а пойдём в кино, ты обещал, – слегка растягивая слова для жалостливости, сказала Катя.
– Дайте мне двадцать минут, и пойдём куда угодно, – всё ещё хрипло сказал Миша. – Папа веселился вчера, сегодня ваша очередь, – на этих словах он подмигнул жене.
Миша долго чистил зубы и смотрел отражению прямо в глаза. Тревога не оставила его, и во время разговора с женой и дочерьми тоже не оставила. Наоборот, усилилась тревога. «Неужели я влюбился? – так и звучало в голове. – Неужели?!»
Он долго принимал душ, долго
«Нет! Всё-таки не влюбился. Не влюбился. Это точно!» – вдруг получил он ответ из своих собственных недр. «Слава Богу! – тут же подумал Миша, с удовольствием затянулся и с благодарностью посмотрел в серое небо, на первые снежинки и на по-субботнему не очень шумный город. – Слава Богу!»
Тревога тут же улетучилась. Наоборот, Мише стало хорошо и радостно. «Всё хорошо! Не надо, этого сейчас совсем не надо!» – думал он. А потом ему даже стало смешно. Он беззвучно смеялся над своими страхами и над тем, как он сам себя изучал на предмет наличия в нём самом влюблённости. «Смешно! Ой как смешно! А вот влюбился бы, и тут было бы не до смеха!» – докуривая, думал он.
Тогда они всем семейством сходили в кино. Кино девчонкам не понравилось, так что его удалось досмотреть едва до середины. Но это никому не испортило настроения. Миша повёл всех есть мороженое. В общем, суббота прошла хорошо.
Соня позвонила в воскресенье днём. Миша был дома, сидел, читал что-то, какой-то журнал. Аня была рядом. Миша взял телефон, увидел, что звонит Соня, и отвечать не стал.
– Не хочу сегодня отвечать на деловые звонки, – сказал он как бы сам себе.
Соня не долго ждала ответа. Телефон подал буквально три-четыре сигнала и затих. «Деликатно», – подумал Миша.
Он снова встревожился. Но не сильно. «А вдруг влюбилась она? – подумал Миша. – Это было бы совсем некстати».
В понедельник он сам позвонил ей днём. Он извинился за то, что не ответил в воскресенье.
– Не услышал звонка, прости! – соврал он.
А Соня и не обижалась. Извинилась сама. Сказала, что позвонила и только потом подумала, что рядом может быть жена.
Они хорошо поговорили. Договорились созвониться в среду-четверг и, может быть, что-нибудь придумать. Из того разговора Миша понял, что Соня не влюблена. Это его слегка царапнуло, но и успокоило в то же время. Тогда Миша понял, что тревога миновала. И ещё он понял, что впервые так сильно встревожился по такому поводу. «Значит, что-то теперь не так, как раньше, – думал он. – Значит, теперь есть то, что нужно поберечь от разных тревог и переживаний. Значит, теперь важнее другое…»
Миша сидел в своём кабинете, облокотившись на стол и обхватив голову руками. Новая тревога даже мешала дышать. Он понимал, что до сих пор по-настоящему не осознал, что Юля-то умерла, что её больше нет. То, что она совершила, он осознал, а то, что умерла, – ещё нет. Миша понимал и удивлялся тому, что горе, знакомое ему горе утраты, ещё не настигло его. Он ещё не почувствовал непоправимость и безвозвратность произошедшего, и сам факт Юлиной смерти оставался пока только фактом, новостью, данностью, но до чувств и до горя этот факт ещё не дошёл. Он ещё даже по Юле не поплакал. Только ужас её поступка терзал его и тревожил.