Асфальт
Шрифт:
– А крылья можно нашей лошади нарисовать? – спросила она.
– Тогда это будет уже не лошадь, – ответил Миша, продолжая работать.
– А кто?
– Пегас. Так называется конь с крыльями. И таких в жизни не бывает. А у нас с тобой настоящая лошадь.
– А я видела на картинке, что бывает, – сказала Катя твёрдо и серьёзно.
– На картинке бывает. Но у нас с тобой лошадь бежит, а не летит.
– А может быть, она разбегается, чтобы полететь…
В этот момент телефон подал ненавистный Мише сигнал.
– Катюша, пойди к себе в комнату, мне
Катя со вздохом пошла в детскую, а Миша достал телефон и взглянул на него. Номер определился, но это был незнакомый набор цифр. Миша ответил.
– Да-а, – как обычно, слегка растягивая звук, сказал он.
– Алё, – услышал он мужской голос.
– Я вас слушаю, – сказал Миша.
– Алё, это Михаил? – голос был молодой и грубоватый.
– Кто это, простите?
– Это Михаил? – упрямо повторил голос.
– Да, это Михаил. А с кем я разговариваю? – спросил Миша строго.
– Мне сказали сказать… – говорящий запнулся. – В общем, были проблемы. А теперь претензий нет…
– С кем я говорю? – почти закричал Миша.
Говоривший откашлялся. По тому, как он говорил, было ясно, что разговор не является его любимым делом.
– Мне сказали передать, – ответил молодой, грубый голос, – что была ошибка… Короче, больше претензий нету. И звонить больше никто не будет…
Миша вскочил с дивана. Он всё понял. Сильнейшее возмущение и гнев просто подкинули его с места.
– А извиниться, попросить прощения вас не попросили? Вам не кажется, что в таких случаях надо как мини…
Он, забыв обо всём, прокричал последние слова во весь голос, но остановился на полуслове, услышав, что звонивший отключился. Миша, плохо соображая, что делает, быстро вызвал тот номер, с которого ему только что звонили. Ждать ответа пришлось несколько секунд.
– Алё, – услышал он тот же молодой голос.
– Не смейте прерывать разговор, – начал Миша самым решительным и ледяным голосом, на какой только был способен, – вы только что мне звонили и грубо недослушали меня. Я хотел бы вам сказать, чтобы вы передали тому, кто вам поручил мне позвонить… Что в таких случаях принято извиняться, и делать это лучше лично, а не давать поручения. Передайте вашему…
Он понял, что его уже не слушают, что разговор снова прерван. Он стоял с телефоном в руке оглушенный, оскорблённый и беспомощный, как обрызганный грязью быстро проехавшей мимо и умчавшейся машиной.
– Папа! Ну давай дальше рисовать! – услышал он Катин голос. – Ты же уже поговорил по телефону.
– Катюша, милая! – ответил он рассеянно. – Давай чуть позже. Дорисуем мы твою лошадь. Обязательно.
– Что-то стряслось? – появилась из кухни Аня. – Ты кричал.
– Нет, Анечка. Как раз таки всё утряслось. Теперь всё хорошо. Я просто тут понервничал, не сдержался. Извини. Но теперь всё хорошо. Ты не помнишь, во сколько Володя назначил встречу в студии? Давай сходим, Анечка! Давай пойдём вместе.
– Вика говорила, что собираются все к семи.
Он сидел в гостиной один на диване и смотрел на незаконченный рисунок. Аня и девочки что-то делали в детской. Миша взял карандаш и закончил лошадь быстро и чётко.
– Ну вот и всё, – пробормотал он совсем тихо, – вот и закончилось приключение. Ты хотел спокойствия? Пожалуйста… получи спокойствие.
Он не мог прийти в себя. Тишина навалилась на него, и он не знал, что с ней делать. Всё то, что мешало жить, пугало, тревожило, требовало объяснения и разгадки, закончилось. Закончилось в один миг и без его участия. Сжатая в нём до предела пружина требовала разжатия и выплеска, а делать было нечего, искать нечего, бороться не с кем. И даже лошадь лежала перед ним на столе дорисованная.
– Ну ничего, завтра на работу, как на праздник, – сам себе сказал он слова, которые его совсем не утешили.
Со всей ясностью представилась Мише дорога на работу, понедельник, забитые машинами столичные магистрали, лестница на этаж, где в его офисе, в его кабинете, на его столе горит утром настольная лампа, а в ящике стола лежит книга писателя Фицджеральда. А потом зазвонят телефоны, Валентина сварит кофе, разговоры, бумажки, люди. Отчётливо представился Мише Леонид с кислой физиономией, что-то толкующий о Петрозаводске.
– Петрозаводск!… – вдруг сказал Миша почти в полный голос. – Петрозаводск… А это мысль! Сейчас попробуем…
Он с таким оцепенением и ужасом рассматривал в своём воображении картинку понедельника, что выбившее его из этого оцепенения слово «Петрозаводск» прозвучало для него в первый раз благозвучно. Миша взял телефон.
– Валентина! Прости, что беспокою в воскресенье, но есть срочный вопрос.
– Слушаю, шеф, – услышал он весёлый голос Валентины, – что-то случилось?
Было слышно, что она говорит, находясь в компании. Звучали голоса, смех, детские возгласы.
– Валя, я тебя не отвлекаю?
– Ну так, немножко, – ответила она весело. – Я тут на дне рождения моего крестника. Сейчас отойду от стола, подождите, – шум застолья сначала усилился, а потом затих. – Всё. Я вас слушаю.
– Валя, тут такое дело. Я просил тебя переделать билет в Петрозаводск с понедельника на среду. Так вот, Валечка, это очень и очень важно, поэтому я и беспокою тебя сейчас. Можно всё поменять обратно? Мне необходимо лететь завтра. Подчёркиваю, это очень важно! Как думаешь, сейчас возможно что-то сделать?
Валентина помолчала несколько секунд, потом усмехнулась.
– Шеф, дорогой! – сказала она веселее прежнего. – Я немножко уже выпила, извините. Скажите, после того, что я вам сейчас скажу, вы меня не уволите?
– Валентина! – стараясь не нервничать, сказал Миша. – Я себя раньше уволю, чем тебя.
– Мне страшно вам признаться, – она почти смеялась, – и рухнуть в ваших глазах с пьедестала работника, который ничего не забывает, но я забыла поменять ваш билет. У вас по-прежнему есть бронь на понедельник. А теперь казните меня. В первый раз такое. Закрутилась, что ли? Или старею наконец-то.