Ашхабадский вор
Шрифт:
Карташ сфланировал под имна Каспийское море. Сфланировал в одиночестве.
Гриневский остался с Дангатаром вспоминать былые дни – им было что вспомнить и было кого помянуть.
Машу Карташ нашел в отведенной ей комнате. Она спала, а может, делала вид, что спит. Раз так, Алексей решил оставить ее в покое.
Джумагуль вообще куда-то запропала.
И он отправился на море. А почему бы и нет, собственно? Когда еще выпадет такая возможность…
Он выкупался и теперь просто лежал на песке, наслаждаясь теплым вечером, шумом прибоя и хоть временным, но все же покоем. Мгновенный курорт – вот как можно окрестить его вылазку на пляж. Он лежал навзничь, раскинув руки, и
Как бывает сплошь и рядом, мысль причудливым образом, этакой вольной бабочкой перепорхнула на иной предмет. И, повинуясь ее прихоти, старший лейтенант ВВ (пожалуй, уже бывший, а, господа?) Алексей Карташ призадумался о том, как же герр Дангатар организовал охрану своей персоны, что ничуть не беспокоится за свою безопасность.
В общем... при всей своей открытости ветрам это место не столь уж и легкодоступно. Или морем можно добраться, или посуху – по единственной, идущей от города дороге. С морскими стежками ясненько: плавает караульная лодочка, оборудованная мощной оптикой и радиосвязью. Да, наверное, и не одна такая лодочка плавает. Что же касаемо сухопутья, то при выезде из города, видимо, какой-то местный житель отрабатывает зарплату наблюдателя. А поскольку городишко махонький, все друг друга знают, то любое новое лицо, а уж тем паче группа лиц не может проскочить незаметно. Ежели наблюдатель, простите за тавтологию, по жизни наблюдательный, то сразу и без труда отличит опасных гостей от всякой прочей всячины. И вовремя просемафорит.
А то еще, очень может быть, живет в начале приморской деревни прикормленный человечек, вся задача которого сводится к тому, чтобы не отходить от дома и не расставаться с рацией. Ну и в случае поступления условного сигнала выкатить на дорогу какой-нибудь старенький трактор с прицепом и развернуться в заранее присмотренном месте так, чтобы перекрыть дорогу. А перекрыв, разумеется, заглохнуть. Пока ругаются, сталкивают, объезжают – выигрыш времени...
Услышав за спиной шорох, Карташ перевернулся на живот. Ира. Она шла, зарываясь босыми ступнями в песок, держа в руках туфли, через плечо было перекинуто полотенце.
– Купаемся?
Она опустилась рядом с ним. Карташ сел, подогнув под себя ноги. Представился без затей, званий и регалий:
– Алексей. А то как-то неудобно получается, Ира, я вас знаю – вы меня нет.
Она рассмеялась.
– Я ведь женщина. Имя женщины в наших палестинах не велика важность. Как и сама женщина... Вы знаете, что туркменская женщина за свою жизнь может поменять имя три раза? Причем все три раза не по своей воле и охоте. Сперва она получает чын-ады, то есть имя, данное при рождении. Потом чын-ады зачастую, если не сказать всегда, вытесняется йоргунли-ады, что в переводе означает «ходовое имя». Причем прозвище может быть и обидным, допустим, Худышка. Так и ходят с ним, даже когда из худышки превращаются в... нехудышку. Во время же бракосочетания, когда невесту приводят в семью жениха, она называет своей новой семье и свое чын-ады, и свое йоргунли-ады. Если ни то, ни другое имя не нравится родне жениха, то женщине придумывается новое имя.
– Да уж, легких путей на Востоке не ищут, это я уже понял… Но ваше имя после бракосочетания, как я понимаю, уцелело?
– Имя-то уцелело... – произнесла она с непонятной интонацией. Потом со свойственной женщинам последовательностью сказала: – А знаете, я и купаться-то хожу по ночам потому, что честной женщине показывать свои прелести в неприкрытом виде строго воспрещается. Ну, кроме как законному мужу. Только я сказала мужу, что жить у моря и не плавать
Она скинула платье. Карташ невольно залюбовался ее сильным, пышущим здоровьем, налитым телом. «В нашем велаяте девочки што надо». Почему-то сегодняшним вечером в голову лез один шансон…
– Не хотите со мной? Или вы уже наплавались?
– За последние дни я так соскучился по воде, – сказал Карташ, поднимаясь с песка, – что наплаваюсь нескоро.
Вслед за Ириной, невольницей ночных купаний, Алексей с разбегу бултыхнулся в прибойную волну. «Нет, как хорошо жить у моря!» – невольно повторился он в своих восторгах, скользя дельфином под водой. Ну, в общем, Карташ не был оригинален – тоже самое восклицают все белопузые курортники в первые два дня отпуска на море. Правда, те же курортники, когда отпуск переваливает за экватор, уже и на море-то не каждый день выбираются, уже высчитывают по календарику, сколько дней осталось до отъезда.
Они плыли рядом, не торопясь – куда и зачем торопиться? – наслаждаясь теплой приветливостью каспийской воды. Над Туркменией утвердилась ночь, на небо выкатилась луна и достаточно неплохо справлялась с подсветкой моря и его берегов.
– А вас не беспокоит, как выражались в ранешниевремена, что своим обществом я могу вас скомпрометировать...
Выговаривая столь длинное слово, Алексей хлебнул «огурчика» и вынужден был отплевываться.
– Не боюсь, – она перевернулась на спину, разбросала руки, отдыхая на легкой, едва заметной волне. – За годы безупречной службы в звании жены могу себе позволить, чтобы меня разок и скомпрометировали.
Алексею в последней фразе почудился некий подтекст. Или это всего лишь игра его воображения, порожденная тем, что извечные мужские мысли свернули на проторенную дорожку? Они-то свернули – это определенно, что им, несчастным, еще остается, когда находишься наедине с симпатичной женщиной, которая вдобавок на девять десятых обнажена, когда теплая соленая волна способствует курортным настроениям, а сверху игриво подмигивает луна. Но следует гнать эти мысли прочь, потому как – не до того-с. В это «не до того-с» Алексей вложил все помехи, громоздящиеся на проторенной дорожке извечного мужского инстинкта: и негде, собственно, и муж обретается где-то поблизости, к тому же какие-то представители реальной силы вот-вот приедут, закрутится карусель и тут уж станет вовсе «не до того-с».
– А хотите, покажу вам местную достопримечательность? – вдруг предложила Ира. – Чуть ли не единственную в наших краях.
– Хочу, конечно, – сказал Карташ, тоже переворачиваясь на спину.
– Тогда поплыли.
Поплыли.
«Вдруг обрадован моряк – появляется маяк». Вскоре он разглядел тот маяк, на который они путь держали. Сегодня днем Алексей видел эту темную шишку на поверхности моря, но так и не разобрал, что это такое.
– Бакен? – спросил Карташ.
– Вот и не угадали. Экий вы нетерпеливый! Вы во всем такой?
– Почти во всем. Мы же люди северные, горячие, удержу ни в чем не знаем.
Вскоре Алексей и сам увидел, что они плывут отнюдь не к бакену. Зародившаяся у него догадка вскоре полностью подтвердилась. Над водой выступала рубка некогда затонувшего судна. Судя по размерам рубки, это что-то вроде небольшого рыболовного суденышка, в стародавние времена севшего на мель и почему-то с мели никем не снятого. Может, в тот момент не до того было, а потом махнули рукой. А может, посудина была безнадежно старой и хозяин пришел к выводу, что овчинка выделки не стоит. И уж совсем безумное предположение – уж не верещагинский ли это баркас, брошенный киношниками, которые, отсняв фильму, спешно умотали в любимую столицу?..