Ашхабадский вор
Шрифт:
Карташ почувствовал теплую липкую струйку, ползущую по спине. И ничего не сделаешь! Бежать? А Таксист, а Маша? И потом, бежать – значит, признать свою вину. И потом, от таких парнишек не сбежишь. Не-а, единственный путь – переиграть, навешать лапши, и, как запасной и последний вариант – выкупить свои жизни за платину...
Пока Карташ топтался на месте и метался мыслью по версиям, как зверь по клетке, в ситуации произошли кое-какие подвижки. На Алексея трое главныхкосились уже не враждебно, а заинтересованно. Что-то спрашивали у Дангатара – судя по интонации, уточняли. Интонации Дангатара тоже изменились. Стали спокойнее.
И вот Карташа подозвали. Он шел, сравнивая себя со школьным хулиганом, чья участь решалась, пока он маялся в отдалении, и вот его зовут, чтобы сообщить приговор.
Подошел. Троица – баскетболист, старик в халате и бывший борец в тюбетейке – уставились на него, как на джинна, который после двухсотлетнего заточения вылез из бутылки, гадая, чего от него можно ожидать. Или лучше его не пристукнуть ли на всякий случай, или, может, на что-нибудь да сгодится.
И все молчали. Молчал, понятно, и Карташ, уж совершенно не представляющий, что он мог бы сказать в такой ситуации.
Как в подобных случаях часто бывает, в глаза лезли всякие мелкие детали: «роллекс», выглядывающий у старика из-под рукава халата, золотая аляповатая печатка на пальце и на соседнем пальце перстень явно старинной работы с большущим изумрудом, тюбетейка третьего авторитета была вышита золотой нитью, а евоный костюмчик был настолько ладен, что даже Карташ, не шибко в этих делах понимающий, мог бы биться об заклад, что изделие пошито у неслабого кутюрье. Татуировки на пальцах старика.
Наконец молчание прервалось. Заговорил старик в халате:
– Ай, ты, рус, в тяжелий положение ставишь нас. Мы уважаем Дангатар, мы уважаем его дом. Ты его гость – мы его гости. Но есть наше слово. Наше слово – наша честь. Наш закон: кто нарушает слово – язык чик.
Иллюстрируя это свое «чик», старик махнул большим пальцем под нижней губой.
Очень наглядно, премного благодарны. Однако речь старика ни черта не прояснила. Карташа так и жгло язык выдать: «Хотите, я уйду от вашего тяжелого положения подальше? Далеко-далеко уйду», – но вряд ли эта реплика сняла бы напряжение и вызвала шумный, здоровый успех: «Ай, ты шю-утник, пошли за достархан, плов кушать, твое здоровье чай пить». Но, кажется, от него все-таки ждали какой-то ответной реплики. Он же ну совсем не представлял о чем говорить.
Помог Дангатар:
– Они сказали, что узнали тебя. Ты тот, кого они обещали разыскать и задержать. Обещали своим русским друзьям. Это те, с которыми ты, как нетрудно догадаться, дружбу вовсе даже не водишь. Спросили меня, не в моем ли доме находится еще один – длинный, с короткой стрижкой… А я сказал им, что обещал тебе и Пете-Гаване безопасность.
Дангатар вздохнул. Карташ понял, что кроется за вздохом. Дангатару пришлось сказать про Таксиста, потому что если б потом выяснилось, что он соврал, то положение осложнилось бы предельно. Поэтому однополчанин Грини решил, что выгоднее играть в открытую.
– Я объяснил им, что без вас мне не обойтись, – продолжал Дангатар, – поэтому вы здесь. Мне нужны спецы вашего с Петром уровня, а в Туркмении таких не сыщешь. Без вас задуманное общеедело обречено на провал.
«Он, понятно, Петра вытаскивает. Меня бы он сдал, кто я ему? – подумал Карташ. – Но, надо отдать должное, вытаскивает изо всех сил».
Дангатар хотел еще что-то добавить, но опять встрял старик в халате:
– Мы живем в дружбе с русами. Наш закон: реки не пьют своей воды, деревья не едят своих плодов. Ваши дела – ваши дела. Но они просил – мы сказал «да».
Тут в разговор вступил кадыкастый верзила славянской внешности (последнее обстоятельство, впрочем, не мешало ему до этого лихо чесать по-туркменски).
– Вот чего мы не хотим знать, так это в чем ваши запутки с вашей братвой, – сейчас он, разумеется, говорил по-русски. – Факир завернул про реки и деревья в том смысле, что ты для нас чужой, а те – свои, типа, коллеги по цеху, и мы обязаныпомочь им, раз обещали. Обязаны по нашему закону. У нас к тебе лично никаких предъяв. Тем более, вы гости в доме нашего друга Дангатара. Короче, в его доме вы в безопасности – это однозначно. Это верно по закону, Факир?
Старик, подумав, кивнул.
– Да, Иван.
– Ништяк, уже и чурки разгребли ситуевину, – сказал Иван не без удовлетворения. – Будете сидеть тут безвылазно, никто вас не тронет. Поехали дальше. Что делать нам, если вы выйдете за пределы этого дома... А ты как мыслишь, Узбек?
Иван обратился к третьему – крепышу с борцовскими ушами, похожими на капустные листья, в дороженном костюме. Названный Узбеком неторопливо слазил в карман, достал четки.
– Узбекские и туркменские воины поступали одинаково. В день битвы они надевали бежевые шапки и халаты, садились на бежевых лошадей. Получалось войско-призрак, сливающееся с пустыней. Оно возникало как из-под земли и после как сквозь землю проваливалось. – Щелк камешек о камешек. – Военная хитрость всегда отличала узбекских и туркменских воинов.
– Он всегда начинает с баек, – сказал Иван, заговорщицки подмигнув. – Ничего, мы привыкли, тут главное перетерпеть, обычно потом он дельное говорит…
– Мы с вами воины и мы понимаем, что такое военная хитрость, – Узбек продолжал говорить так, будто его и не перебивали. – Никто же не клялся, что мы доставим их на самолете, – еще раз щелкнул четками. – До Ашхабада, где будет назначена встреча с нашими русскими друзьями, иногда не так-то легко добраться. Всякое может случиться. – Щелк. – Скажем, могут напасть нехорошие люди и отбить пленников. Мы, конечно, будем защищаться, но мы же не легендарные воины Джелал-ад-Дина, наши силы имеют предел. – Щелк. – И на поле боя останутся...
– ...например, трупы боевиков Батыра. Мне почему-то кажется, что нападут именно они, – подхватил мысль Узбека Дангатар.
– Да, – произнес Узбек с такой искренней печалью в голосе, будто он уже узрел поле отгремевшего боя и сердце его переполнилось скорбью, – от этих шайтанов всего можно ожидать. Очень плохие люди.
– Я против, – сказал старик.
– Послушай, Факир, – поморщился Иван, – Узбек дело говорит. А ты уже однажды настоял на своем, помнишь? Я имею в виду черных орлов Юсуфа из Ходжамбаса…