Аскольд и Дир
Шрифт:
– Мириться надо, пока не поздно!
Дир принял решение: оставить награбленное и уйти за Днестр с остатками войска. Богута хлопнул его по плечу, проговорил удовлетворённо:
– Ничего, князь, живы будем, богатство в другом месте возьмём!
Поскидывали с телег всю добычу и пустыми переправились на левый берег реки. Уличи стояли в стороне и движению войск не мешали.
XXII
Понеся большие потери, потрёпанное
– Пошли по шерсть, а вернулись стрижеными.
Шутку никто не поддержал, она была слишком горькой.
Аскольд встречал Дира во дворце. Князь вошёл в прихожую, кинул на скамейку оружие, сбросил панцирь, натянуто улыбнулся, произнёс намеренно бодрым голосом:
– Вот и воюй с таким противником. Бежал до самого моря, так и не приняв сражения!
– Тогда как же ты умудрился потерять треть своего воинства?
– сурово спросил Аскольд.
Дир удивлённо посмотрел на него. Названый брат никогда не говорил с ним таким тоном. Ответил:
– Трудности похода… Да мало ли что!
– Боюсь, как бы боком не обошлись твои замашки нам обоим.
– Глупости! Со мной шли только добровольцы. Кого я неволил? Посулил хорошую плату. Обещание выполню. Забыл войну с древлянами? Там мы потерпели поражение, и никто даже не упрекнул меня!
– Тогда весь Киев был возмущён убийством сына боярина и жаждал мести. А теперь войны никто не хотел, кроме тебя!
– Полно! Лучше распорядись, чтобы затопили баню, хочу с дороги попариться!
– Баня готова, - ответил Аскольд и, уходя, вдруг спросил: - Ну что, всё ещё не навоевался?
Дир сел, устало махнул рукой, ответил тихо:
– Кажется, хватит. Сыт военными походами по горло. Пойду-ка я к Чаруше под бочок, может, приветит бедного бродягу…
Аскольд вышел на улицу, чтобы немного успокоиться. Последнее время его угнетали предчувствия чего-то недоброго. Он каждый день ходил в храм Святого Николая, подолгу молился, но подавленное настроение не проходило.
Он тихо брёл по улице, как вдруг столкнулся с женщиной. Поднял взгляд: Есеня! Глаза её были в слезах, сквозь них она, видно, не сразу его признала.
– Ах, Аскольд, - сказал она, - как жаль погибших воинов. Сколько лишений они испытали! Я не могла смотреть на них без сострадания…
Он ничего не ответил, пошёл рядом с ней.
– Ты знаешь, что говорят в народе?
– спросила она, заглядывая ему в лицо.
– Что во всем виноват Дир. Что он несёт народу одни беды и несчастья. Что если бы во главе княжества стоял Аскольд, жил бы народ тихо, мирно.
– Откуда народу знать, как я буду править?
– Народ знает все. Он сердцем чувствует. У него большое, всё понимающее сердце. Уже открыто говорят, что на вече сместят с престола Дира и оставят только тебя.
– Я никогда не соглашусь на это. Если уберут Дира, уйду и я.
– Почему? Разве тебе не хотелось установить в княжестве правду и справедливость?
– Может, хотелось. Но он мой названый
– Но он столько натворил! Он погубил войско в волнах Чёрного моря, по его вине была истреблена большая часть русского воинства в битве с древлянами, а теперь, уличи уничтожили треть славных бойцов, доверивших ему свою жизнь! Как можно простить такие ошибки! Нет, даже не ошибки, а преступления!
Аскольд коротко вздохнул, ответил:
– Когда апостол Пётр спросил Иисуса Христа, сколько раз можно прощать брату своему, Он ответил: «Не говорю тебе «до семи раз», но до седмижды семидесяти раз».
Есеня ничего не сказала, но в душе осталась при том мнении, что народ киевский уговорит Аскольда остаться на престоле, не сможет устоять он против воли вече.
Они пошли рядом. Ударил слабый морозец, хлопьями пошёл снег, и вокруг всё преобразилось, стало светлее и чище, и Аскольд вдруг почувствовал, что на душе у него что-то отлегло, и ушли куда-то тяжесть и обеспокоенность, тревога и смятение, им на смену пришли покой и умиротворение. И он знал, что не столько из-за выпавшего снега, а сколько из-за того, что рядом шла Есеня. Он остановился и сказал неожиданно для себя:
– Я не могу забыть наши встречи, Есеня.
Она вздрогнула, стала глядеть на него испуганным и в то же время радостным взглядом, и он больше почувствовал, чем увидел, что она чуть качнулась в его сторону. И он обнял её маленькое послушное тело и поцеловал в тёплые, мягкие губы.
Она прижалась щекой к его груди и проговорила горестно:
– Ах, Аскольд, Аскольд, как я виновата перед тобой!
Он начал гладить её запорошённые снегом волосы, произнося слова будто во сне:
– Никто ни в чём не виноват. Сердцу не прикажешь. Я столько лет пытался внушить себе любовь к Богом данной супруге, но что толку? По-прежнему любил и люблю только тебя.
– Последние дни я всё время думала о тебе, мечтала встретить, даже несколько раз ко дворцу приходила. Где ты пропадал?
– Мало ли дел у князя. Ездил по городам и весям, мотался, собирая дань, помогая кому можно помочь…
– Я не знаю как, но ко мне пришла любовь. Я люблю тебя, Аскольд. Я бы сейчас всё отдала, чтобы связать свою судьбу с твоей.
– Но меня Господь связал навек с другой женщиной!
– Ты сам только что говорил, что сердцу не прикажешь. Надо просто подчиниться ему. Давай прислушаемся к зову своих сердец и поступим так, как они велят.
Они долго стояли и говорили, прерывая свою речь поцелуями. Напоследок она сказала:
– У меня всё готово к отъезду в Итиль. За зиму постараюсь обернуться. Мне бы очень хотелось, чтобы весной мы навсегда соединились с тобой, Аскольд!
Из Итиля она вернулась в березень (марте) 882 года. Поцеловала детей, завела разговор с мужем.
– Рассказывай, что нового произошло в Киеве?
– Удалось собрать вече. Народ шумел, проголосовал за устранение с престола Дира. Но тут же выступил Аскольд и сложил с себя полномочия правителя. Шум стоял!.. В конце концов оставили так, как было.