Аскольдова могила

Загоскин Михаил Николаевич

– Фенкала, этого варяжского скальда?

– Да, государыня

– Варяжского скальда! – повторила Рогнеда, не скрывая своего восторга. – О, песни моей родины, песни моего детства, я опять вас услышу! Зови его, зови!

– Ступай сюда, молодец! – сказал Вышата, обращаясь к дверям.

Фенкал, держа под плечом свою ручную арфу, вошел в комнату.

– Приветствую тебя, дочь знаменитого Рогвольда! – сказал он, поклонясь почтительно Рогнеде

– Что ты, что ты? – шепнул ему на ухо Вышата. – Говори: великая княгиня.

Добро пожаловать, дорогой гость, – сказала Рогнеда. – Садись, мой единоземец, садись Фенкал!.. Ступай, Вышата, скажи великому князю, что если б он подарил меня лучшим ожерельем царицы византийской, то и тогда не порадовал бы столько своей супруги, как прислав к ней своего варяжского скальда.

– Слушаю, государыня! Я скажу ему об этом завтра, а теперь, пока Фенкал будет забавлять тебя своими песнями, я должен остаться здесь.

– Здесь? – повторила Рогнеда, и бледные ее щеки вспыхнули. – Неужели, – продолжала она, устремив сверкающий взор

на Вышату, – великий князь киевский посрамит себя до того, чтоб отдать честь своей супруги – свою собственную честь – под надзор и защиту ключника Вышаты!

– Государыня, – сказал робким голосом Вышата, – я не дерзну никогда и помыслить…

– Если супруг мой, – прервала Рогнеда, – приказал тебе не покидать Фенкала одного, то ступай с ним вместе, я не хочу слушать его песен.

– Государь великий князь не приказывал мне этого, но я думаю…

– Молчи! – вскричала Рогнеда. – Пусть подлые рабыни и наложницы исполняют твою волю, но мне, великой княгине Киевской и дочери Рогвольда, может приказывать один супруг. Ступай!

Вышата посмотрел с недоумением вокруг себя, подошел к нянюшке Богорисовне и сказал ей на ухо:

– Если вы хотя на минуту оставите великую княгиню, то прощайтесь с вашими головами.

Потом, поклонясь почтительно Рогнеде, вышел вон.

– Давно ли, Фенкал, ты служишь великому князю? – спросила Рогнеда, когда ключник вышел из терема.

– Я не слуга его, а пленник, – отвечал мрачным голосом скальд.

– Несчастный! Итак, ты не волен возвратиться в твое отечество?

– Нет.

– Откуда ты родом?

– Из Бергена.

– Из Бергена! О, сколько раз я слыхала от моего родителя о этой отчизне неустрашимых витязей и вдохновенных певцов. Он сам был родом из Бергена… Ах, зачем он покинул свою родину, зачем ему захотелось быть князем Полоцким!.. Живы ли, Фенкал, твои родители?

– Моя мать давно уже умерла, а жив ли мой отец, не знаю.

– Итак, его не умертвили в то время, когда ты был взят в плен?

Фенкал взглянул пристально на великую княгиню и, помолчав немного времени, сказал:

– Неужели ты думаешь, Рогнеда, что я стал бы есть хлеб Владимиров и тешить его варяжскими песнями, если б он был убийцею моего отца?

Легкий румянец пробежал по бледным щекам Рогнеды.

– А что бы ты сделал, несчастный юноша, – сказала она, – если б ты был взят в плен убийцею твоего отца?

– Что бы сделал я? – повторил Фенкал. – Рогнеда, родитель твой был скандинавский витязь, в твоих жилах течет варяжская кровь – и ты спрашиваешь меня, что сделал бы я с убийцею отца моего!

– Фенкал, – сказала вполголоса Рогнеда, поглядев робко вокруг себя, – не забывай, что ты говоришь с супругою Владимира…

– И дочерью злополучного Рогвольда, – прервал певец. – Не знаю, помнишь ли ты это, Рогнеда, а я никогда не забуду ни отца твоего, ни братьев, ни того, как породнился с ними твой супруг и повелитель.

– Молчи, зловещий скальд! – шепнула Рогнеда. – Молчи! Что прошло, то невозвратимо… Зачем ты пробудил в душе моей воспоминания о прошедшем?.. Мой отец… братья мои!.. О, Фенкал, возьми, возьми свою цевницу! Быть может, родные звуки моей отчизны усыпят хотя на время эту змею, которая сосет и гложет мое сердце. Пой, Фенкал, пой!

Вещие персты Фенкала пробежали по звонким струнам: они зарокотали, и согласные их звуки слились с могучим голосом вдохновенного скальда. Он запел:

Зову тебя, Рикмора тень,Из лона неги, наслажденья!Приди, оставь Асгарда сень,И, как порывы вдохновенья,Ты овладей мой душой;Зажги восторга огнь священныйВ моей груди! Да голос мой,Твоею славой вдохновенный,Вновь передаст ее векам!Да песнь игривая прольетсяРекой восторга по струнамИ, легкокрылая, несетсяОт нас к грядущим временам;И там бессмертною хвалоюРикмора память осенит,И повесть скальда затвердитПотомство шумною толпою!

Певец остановился. Дико зазвучали струны его арфы, и он запел снова:

Средь утесов и скалДревний замок стоялИ меж ими казался скалою.Стен зубчатых ряды,Рвы, потоки, садыРасстилал он над их головою.Как венец диких гор,Окружал замок борВековых дерев сумрачных строем.И могуч и велик,Неприступен и дикБыл он сенью бестрепетным воям.И в нем скальдов хвалаНеотступно жила,Прославляя двух витязей младость.Их вскормила война:Как подруга, онаСоставляла их шумную радость.Был Рикмор их отец;Славы громкой

венец,Соплетенный бессмертной хвалою.Уж носил много лет,И давно целый светПрогремел: «Честь и слава герою!»Кто видал, чтобы онБыл когда побежденИль оставил кровавое поле?Его спутником – честь,За обиду ей – месть!И народам закон – его воля!Из стран дальних, чужихТолпы воев младыхУдивленье им в дань приносили.Но не славой одной, —Увлекаясь красой,Они в замок Рикмора спешили.В нем Едвина, краше славыИ пленительней побед:Как бессмертье, величава,Как Одена вечный свет,Неизменной красотоюСредь семьи своей цвела,И всех витязей толпоюВ замок отческий влекла.Но давно душа неясноПро любовь шепнула ей:Витязь юный и прекрасныйБыл давно ей всех милей.И, по струнам ударяя,Скальды им хвалу гремят;Ходит чаша круговая,В замке пиршества шумят.Как внезапною поройПриспел витязь другойИ пленился Едвины красой;И в безумстве, влюблен,Ее требовал он,И ответом был смех над мольбой.И не снес он отказ:Еще день не погасИ шум пиршеств в замке носился,Как с дружиной своей,Вихрей бурных быстрей,В него силой витязь вломился.И пожар запылал. Под ударами палСам Рикмор, лютой смертью томимый;Взор последний очейЗрел смерть милых детей.И позор его дщери любимой!

Фенкал остановился. Устремив испытующий взор на бледное чело Рогнеды, протяжно и с горькою укоризною, которая отзывалась в каждом звуке его голоса, он запел снова:

Еще замок пылал,Еще старец стонал,Еще кровь родных братьев дымилась,Как убийца, в крови,Дал обет ей любви, —И Едвина ему покорилась.

– Перестань, перестань, Фенкал! – вскричала Рогнеда. – Ужасны твои песни! Они тошнее для меня погребальных воплей. О, какой палящий яд проливают они в мою душу!

– Если ты, супруга Владимира, – сказал Фенкал, – боишься слышать, как проклятие скальда гремит над главою убийцы Рикмора и несчастных юношей, сыновей его, то я не буду продолжать моей песни, а спою тебе, когда хочешь, о пирах Одена, о его надоблачных чертогах и беспредельном веселии знаменитых скандинавских витязей, с честью и славою умерших на поле битвы.

Рогнеда, в знак согласия, наклонила свою голову и Фенкал запел:

Шумно пируют в чертогах Одена,Славой взлелеяны, витязей сонмы;Вечность им радостный пир;Роскошь Астарда им служит приютом;Все в нем подвластно бессмертных желанью:Брань, и победа, и мир!Легкие тени валькирий прекрасныхМед им подносят; в пирах их веселыхСкальды хвалу им гласят;В вечных садах благовонных ВалгалыК славе им битва вновь путь открываетПесни победы звучат!Иль невредимые в битвах кровавых.Бьются, ласкаемы вечной победой;Слава за ними летит.Или пируют в радостях шумных;Кубки их полны вином наслажденья,Пир их весельем кипит!Но три тени бесприютныеСреди веселья грустят,Даже радости минутныеИх тоски не усладят!Их обходит чаша полная,Их оружье не звучит,Вечна их тоска безмолвная,Слава дел их не гремит.На страданья обреченные,На презренье и позор,То три тени неотмщенные:Братья девы и Рикмор!