Асмодей
Шрифт:
– Каждый человек верует в то, во что ему удобно, а у меня нет ни времени, ни желания переубеждать тебя в обратном.
Но видимо эти слова прозвучали слишком громко, а может, туман сна начал постепенно рассеиваться, выпуская Асмодея из своих объятий. Как бы то ни было, по его спокойному лицу скользнул обжигающий свет свечей, и демон инстинктивно поморщился, прикрывая глаза рукой.
– Владыка, – пролепетала Аврора, кинувшись к нему, но Нуриэль достаточно грубо ухватил ее под локоть, притянув к себе.
– И еще один совет напоследок, – зашептал он, губами касаясь ее уха. – Никогда не смотри на него так!
– Как? – пискнула растерявшаяся девушка, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
– С жалостью.
– Я не понимаю, – стараясь придать голосу
– Он тебя ценит, а потому может позволить некоторую… вольность… может закрыть глаза на дерзость, как в тот раз, когда ты, опьяневшая от настойки, позволила себе говорить с ним, как с равным. Но он никогда не потерпит жалости к себе, ибо считает ее величайшим оскорблением. И никогда не примет помощи, потому что этого не позволит его гордыня. Не хочешь сейчас столкнуться с его злостью – веди себя так, будто ничего этого не произошло. Впрочем, выбор остается за тобой.
– Я поняла, – так же тихо произнесла она. И пусть ее измученная, но не утратившая света душа сейчас рвалась от желания помочь, девушка была вынуждена признать правоту своего собеседника. Почувствовав, что стальная хватка Нуриэля ослабевает, Аврора осмелилась поднять на мужчину глаза, да так и обомлела. Его и без того бледная кожа начала светиться изнутри, постепенно утратив свою материальность. Казалось, будто на глазах он превращается в бестелесного духа, рассыпавшись на мириады светящихся пылинок, которые закружились в причудливом вальсе, стягиваясь в светящуюся сферу, озарившую яркой вспышкой опочивальню, а затем растворилась в груди Асмодея, тело которого засияло таким теплым сиянием, будто на него снизошла божественная благодать. Мгновение спустя на волосах, цвета воронова крыла, засияло столь привычное для глаза серебро, и демон, потревоженный столь сильным потоком энергии, раскрыл глаза.
Но пробуждение это не принесло ему успокоения или радости, напротив, мучительная боль изувеченной кнутами спины сразу дала о себе знать; ущемленная гордость не желала предавать случившееся забвению, а разум, все еще объятый призраками пустоши, лихорадочно цеплялся за реальность: шелковый балдахин над кроватью, серебряный канделябр, залитый восковыми каплями, тихое потрескивание огня в камине… нет – это не мираж. И… Аврора… взгляд на мгновение скользнул по ее фигурке, склонившейся в почтительном поклоне, по поникшим плечам и остановился на лице. Что ж, спасибо Нуриэлю, который вопреки своим принципам позаботился и о девушке. Одно утешение – визит на пустошь не прошел совсем даром.
– Вина, – усаживаясь на кровати, проговорил он. – «Хотя бы расторопности своей не растеряла», – наблюдая за стремительными движениями девушки, подумал демон. – Сколько времени я проспал?
– Около недели, Владыка, – подавая ему кубок, ответила Аврора, стараясь не упоминать о своем знакомстве с одной из его ипостасей.
– Надеюсь, Ад за это время не перевернулся, – ухмыльнулся он, делая глубокий глоток, и указал ей на угол кровати, – Садись!
– Насколько мне известно – нет! – повинуясь его воле, прошептала она.
– Что ты успела рассказать Абаддон до того, как угодила на пустошь? – разумно рассудив, что самым верным поведением по отношению к девушке будет полнейшая безучастность к перенесенным ею страданиям, произнес Асмодей. Он не имеет права на сострадание! Никаких слабостей, если хочет удержать свой авторитет и свой титул. Ни у кого не должно оставаться сомнений в его бесстрастности: ни у его прислуги, ни у демонов в Аду, ни у Авроры. Ни, в первую очередь, у него.
– Ничего, Повелитель, – глотая слезы, произнесла несчастная, сраженная неоправданной надеждой. Наивная фантазия, глупая по своей природе. Демоны остаются демонами, и никаким оружием, никакой заботой и откровенностью не пробить панцирь тысячелетней злобы, в который закована их изувеченная душа.
– Тогда кто посвятил его в мои намерения?
– Он… он ворвался так неожиданно, я сумела ухватить книги, но некоторые мои записи попали в его руки. Я ничего не могла сделать.
– Посмотри на меня, – все так же холодно произнес он, приподнимая ее
Знал Асмодей, что величайшей силой обольстительниц и слабостью мужчин была женская красота. Она оставляла неизгладимый след в памяти представителей сильного пола и продолжала волновать душу, даже тогда, когда потухал пожар в их сердцах. Такой красотой обладала Барбело, к ногам которой падали сотни мужчин, спустившихся за ней в огненную Геенну. Ее красота сводила с ума, разжигала войны, вгоняла в могилу. Но вот Аврора была другой: скромной и даже в чем-то банальной. Она не обладала ослепительной внешностью Елены Троянской, не владела искусством укрощать огонь плоти, будто Таис Афинская, не было в ней коварства Далилы или страстного темперамента Клеопатры. Она не требовала восхищения, поклонения, жертв и драгоценных подношений. Просто рядом с ней было спокойно и хорошо на душе. И если поставить ее, безвестную француженку, среди этих великих искусительниц, красота ее духа превзойдет каждую из них. Поистине она была восходящей зарей Преисподней, дарящей ему спасительный свет надежды. Свет настолько яркий, что по утрам он затмевал звезду самого Люцифера. Будь он королем, Аврора бы стала бриллиантом на его короне.
– «Да покорён будет непокоренный», – насмешкой в сознании прозвучали слова Нуриэля, Асмодей даже губу до крови закусил от злости, казалось, в тот миг его окружил невидимый ареол темной энергии, дымовыми петельками поднимаясь от кожи. Точно так же, как сраженного хворью человека, его бросало то в жар, то в холод. Кровь, огнем разливалась по венам, но вместе с тем сковывала душу льдом. Правда, это состояние демон объяснил себе слабостью после пережитого приключения.
Что до Авроры, то она не смела посмотреть на своего хозяина, но каждой клеточкой тела чувствовала, что он наблюдает за ней, за каждым движением. А вокруг все заполонил дух неловкости и недосказанности, ядом отравляя благие помыслы и запечатывая уста. Было очевидно, что и Асмодей тяготился ее обществом, но прогонять душу, доставившую ему столько хлопот, не спешил.
Гнетущая, почти осязаемая тишина, воцарившаяся меж ними, становилась невыносимой для каждого. Даже демон, питавший слабость к стращанию неопытных девиц, к собственному стыду был вынужден признать, что чувствует некое смущение от возникшей ситуации. Никто из них не мог сказать, что именно сейчас происходило между ними: молчаливая дуэль друг с другом или с миром вокруг, а может, с судьбой, в издевку пославшей им подобное испытание. Кровь медленно отхлынула от сурового лица Асмодея, его веки сомкнулись, скрывая пламенный взор, а губы искривились в сардонической усмешке. Волны осязаемой злости, одна выше другой, с каждой минутой накрывали его все сильнее. А она… она чувствовала на себе его пронзительный взгляд, проникающий в самую душу, и неосознанно куталась в окровавленную простыню, пристыженно пряча наготу. Не имея сил даже встать, Аврора робко поглядывала на демона, в прищуренных глазах которого зияла бездна, в которой тлело ее бесконечное проклятие. Час сменялся часом, молчание оглушало, давило на виски, а они так и сидели по разные стороны кровати: он и она, наложница и ее повелитель, демон и грешница, пытаясь постичь величайшую загадку мироздания, которой суждено стать либо адской карой, либо божественным спасением.