Ассасин
Шрифт:
Снова глухо и нервно заколотилось сердце. Зачем я рискую? Зачем, когда все только начало налаживаться? Но ведь если не сейчас, то уже никогда.
В наступившей тишине, казалось, было слышно, как в головах сидящих напротив людей скользят бесшумные мысли. Напрягся Рен — я чувствовала это спиной.
«Давай, Элли. Ты всегда хотела быть храброй? Сейчас самое время».
— Вы действительно признаёте, что ошиблись?
Я смотрела ему — главному бездушному роботу — прямо в глаза, а он молчал. Молчал долго,
— Да. Мы признаём, что ошиблись.
— Тогда я бы хотела попросить о другой компенсации за моральный ущерб от проведенного в Корпусе времени.
Удивленный взгляд Дрейка переместился чуть выше, за мою голову — на Рена, он будто спрашивал: «Ты где ее такую достал? Такую дерзкую?» Ответил ли что-нибудь Рен, для меня осталось загадкой, но спустя пару секунд Дрейк вновь переключил внимание на меня.
— Озвучьте, какую именно компенсацию вы хотели бы получить?
Я собралась с силами и твердо произнесла:
— Я бы хотела, чтобы из-под стражи были освобождены два человека: Нисса Бартон и мужчина по имени Эдвард.
Брови Дрейка приподнялись.
— Эдвард Макгрегор.
— Да. Он.
Лица представителей Комиссии застыли; секунды потекли одна за другой. С одной стороны, я невероятно гордилась собственной храбростью, с другой — понимала, что это был очень рискованный шаг, и мучилась от тревоги. А что будет, если они сочтут меня слишком дерзкой? Снова накажут?
Наплевать! Я должна была попросить…
«Не откажите мне, пожалуйста!» — безмолвно повторяла я, скользя по лицам сидящих за столом людей. Даже их хваленые непроницаемые маски не могли скрыть витающего в комнате удивления, возникшего после высказывания мной наглой просьбы.
Вскоре их молчаливый диалог закончился — я поняла это по тому, что взгляд Дрейка вновь вернулся «сюда», в комнату, — но мужчина в центре стола продолжал молчать. И все это время я чувствовала себя словно под прицелом крупнокалиберной винтовки — его глаза не давали сдвинуться с места ни на миллиметр.
— Я удовлетворяю вашу просьбу, — произнес он наконец, и мне показалось, что от облегчения и нахлынувшей радости я сейчас свалюсь со стула. С этого чертова стула! С самого любимого стула! Создатель! Он сделал это! Не знаю, поспособствовал ли как-то принятию положительного решения Рен или же сама Комиссия действительно имела подобие совести, но главное, что они согласились сделать это! Они выпустят Ниссу и Эда! Эда…
Я потухла. Если, конечно, Эдвард еще жив…
— Простите, пожалуйста, — я вдруг перестала улыбаться и снова впилась взглядом в представителей Комиссии. — А Эдвард… Он жив?
— Жив.
От этого слова мне захотелось плясать. Я старательно удерживала себя на стуле, но ноги так и просились в пляс. Мне хотелось прыгать, летать, кричать что-нибудь несусветное, обнимать первого встречного…
— Пойдем. — Рен подошел со спины и положил свою ладонь мне на плечо. — Пора.
Я бросилась навстречу, едва завидев их — двоих ставших такими родными, такими близкими людей.
Эдвард шел медленно. Он опирался на длинную деревянную палку и прихрамывал на каждом шагу. Заметив меня, остановился, и лицо его осветилось изнутри. С расстояния в несколько шагов я видела, как подрагивает его подбородок и две сверкающие слезинки, не удержавшись в выцветших глазах, скатываются по изрезанным морщинами щекам.
— Эллион! — закричал он и поднял вверх палку. — Эллион!
Я одним прыжком преодолела разделяющие нас несколько метров и бросилась ему на шею.
— Эдвард, Нисса…
Она была здесь же. Осторожно держала его за руку, будто боялась, что он может упасть от переполнявших чувств, заботливо протягивала хлопковый платок. И она улыбалась. Я впервые в жизни видела, чтобы Нисса улыбалась. Улыбка, словно по волшебству, преобразила ее бледное лицо, и хотя морщин вокруг глаз стало больше, оно все равно неуловимо помолодело.
— Нисса…
Я смотрела на знакомые черные волосы, которые теперь были чистыми и расчесанными. Они еще не блестели, но уже аккуратными прядями вились вокруг усталого счастливого лица. Ее глаза лучились радостью и облегчением, ноздри шумно вдыхали наполненный запахами уходящего лета воздух.
— Элли, как хорошо! Солнце вокруг, я до сих пор поверить не могу. Солнце и деревья, а там всегда так холодно…
— Я знаю. — Я не удержалась и крепко обняла ее. И, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась прямо у нее на шее. — Нисса, как же я мечтала вас увидеть!
— Не плачьте, Эллион, пожалуйста, — Эдвард поглаживал меня по плечу. — То всегда будет моей ролью — утешать и успокаивать вас? Нет, вы не подумайте, я совсем не против, но вы прекрасны и без слез.
Он улыбался. Я тоже.
Смутившись оттого, что плачет сам, Эдвард постарался незаметно сморгнуть слезинки и, оправдываясь, проговорил:
— Негоже это, старику плакать-то. Но вот уж не думал, что когда-нибудь снова увижу синее небо.
Я осторожно подтянула Эдварда ближе и обняла их обоих сразу.
— Я так за вас волновалась, так соскучилась. Я боялась, что вы…
— Нет, Элли, мы в порядке.
Мне казалось, я могу обнимать их вечно. Стоять посреди улицы и держать за руки, лишь бы только знать, что теперь все хорошо.
Утерев с лица слезы, я укоризненно взглянула на Ниссу.
— Как ты могла? Как ты могла написать ту прощальную записку, вредина?
Она виновато улыбнулась.
— Ты прости, я в какой-то момент сдалась, подумала, что все.
— Вот и я подумала, что ты сдалась. И зря.