Ассасин
Шрифт:
Она готовила, наверное, с самого утра. Пекла блинчики, пирожки, сладкие крендельки, доставала из-под пола джемы, варенья, накрывала на стол, старалась. И если я, наученная горьким опытом вечно полного холодильника (это все Антонио!) не спешила пихать в рот больше положенного, то Лайза наворачивала за нас двоих — зачерпывала джем ложкой, густо мазала его на масляный блин и откусывала так смачно, что Нисса откровенно млела. «Молодец, девочка, — читалось в ее темных глазах, — надо есть, когда дают».
А Эд тем временем обвел ладонью кухню.
— Хорошо живем, да?
«Спасибо
«Да не мне, — хотелось возразить, — нам! Ведь мы вместе, все вместе…»
Эх!
— Здорово!
А кухня мне и вправду очень нравилась: тесная, но теплая и домашняя, с деревянными стульями и столом, развешанными по стенам чугунными сковородками, теснящими друг друга ящиками и полками, с настоящей открытой печью (вот в ней, наверное, пицца выходит обалденная!). Помимо кухонной утвари, стены украшали керамические тарелочки с росписью — душевно, изысканно, со вкусом.
— Сама рисует! — гордо пояснил Эд, проследив за моим взглядом. — А если бы ты видела, какие Нисса орнаменты на подушках вышивает…
— Эти тарелочки — всё сама? И подушки?!
Я восхищалась. Нисса рукодельничала? Едва ли я когда-то могла представить ее за кропотливой работой, склонившейся над тканью с иглой в руках, но времена меняются. Спокойная жизнь, счастливый покой на сердце, и душа рвется творить — знакомо. Выплескивает все в цвете, в рисунках, в строчках на бумаге, в новой мелодии — у кого в чем, главное — выпустить вдохновение на волю. Вот поэтому и у меня в сумке лежали альбомы — а вдруг увижу что-то красивое? Ведь рука сразу потянется зарисовать…
Когда все наелись, Нисса вновь вернулась к вопросу о планах нашего дня.
— Ну так что, девчонки, куда сегодня? Кататься на лошадях? Бродить по плато? На речку?
По нашим счастливым физиономиям она поняла — нам хотелось всего и сразу.
Но от верховой езды мы в этот день отказались — решили подождем. Сначала присмотримся к лошадям, послушаем Эда, вызубрим правила поведения на «четвероногих» транспортных средствах, немного поладим. И потому сразу после осмотра ранчо — дома, амбара, конюшни, склада, загона, хозяйственных построек и гаража — мы вместе отправились на луг, где огражденные тройной лентой тонкой проволоки под напряжением уже ждали те, к кому нам предстояло привыкать, — кобылы.
Наверное, мы забавно смотрелись — в шортах, в панамках, с закатанными рукавами тонких рубашек, с круглыми от удивления и восхищения глазами, с вечно приоткрытыми ртами. Эд похихикивал. По-доброму журил нас, чтобы не забывали мазать открытые части тела защитным кремом, предупреждал, чтобы смотрели под ноги — кое-где камни, коряги, — попутно рассказывал про питомцев.
— Волнушка самая спокойная, — он указал морщинистым пальцем туда, где у дальнего края пастбища паслась гнедая лошадь с волнистым хвостом и гривой, — характером мягкая, ступает легко, плавно, на ней сидеть легко, никогда не гонит вперед, от громких звуков не шарахается.
Лайза случайно задела коленкой проволоку, ойкнула и тут же отскочила прочь. Волнушка дернула ушами и лениво повернула голову.
— А-а-а, забыл сказать, что проволока под напряжением. Небольшим, чтобы не навредить, но для лошадей этого достаточно.
— Для меня тоже достаточно! — Лайза потерла коленку и от кусачего заборчика на всякий случай отступила еще на шаг.
— Не убьет, не переживай, просто неприятно.
— Ага, уже поняла.
Я сделала вид, что не хихикаю в кулак, а просто закашлялась. Над нашими головами совершенно по-летнему сияло солнце, травяной ковер прел под ногами, гудел насекомыми, цвел и пах так насыщенно, как никогда не пахнут клумбы в городе. От запаха земли и цветов кружилась голова, хотелось раскинуть руки, кружиться и петь.
«А Рен, наверное, уже дома. Нормально ли добрался? Нужно позвонить».
— Комета довольно дерзкая и быстрая, любит галоп, с Леди попроще, она хорошо слушается.
— А жеребец?
Я временно оставила мысли про Рена и указала на черного статного коня, наблюдающего за «дамами» через деревянный забор.
— Ну, на Арти я бы кататься пока не рискнул — чуть позже, когда наберетесь опыта.
— Ясно.
Статный норовистый конь тут же перекочевал в моей голове из разряда «возможных средств передвижения» в объект для визуального любования. Ну и ладно, просто зарисуем.
— А что мы сегодня будем делать?
— Хотите, зайдем внутрь, познакомимся, погладим? Пусть привыкают к вашему присутствию и запаху. Дам вам яблок, моркови, научу, как правильно кормить.
Мы хотели. И потому вслед за Эдом внутрь огражденного периметра шагнули с оптимизмом и, несмотря на всякое отсутствие опыта, почти без страха.
А после проведенного с лошадьми часа, после звонка домой, после того, как упаковали в выданные Ниссой рюкзачки бутерброды и воду, мы с Лайзой брели по вершине холма.
Шлепки в руках, босые ступни утопают в траве, голые коленки щекочет теплый ветер. Вокруг пасторальные пейзажи: далекий горизонт, волнистая линия холмов, редкие рощицы, высокая трава, безоблачное небо, кажущийся бесконечным день.
— И не скажешь, что октябрь, да?
Лайза думала о том же, о чем и я. Мы шли к пруду — Нисса дала нам карту.
— Ага. Тут всегда так, представляешь?
— Не представляю. Здорово, но я бы быстро заскучала по снегу.
— Я тоже. Но здесь очень здорово, очень.
Здесь, в «Зеленых холмах», всегда царило лето — настоящее, жаркое, густое на запахи, пестрящее цветами и бабочками, колосящееся вымахавшей по пояс пшеницей, безоблачное и беззаботное.
— Представляешь, как здесь красиво, когда идет гроза?
Наверное, над плато клубятся темные тучи, молния бьет прямо в пашни, лошади жмут уши к голове в загоне, а по крыше амбара стучит ливень. Здорово!
— Может, увидим одну?
Мы оставались неисправимыми романтиками, а романтикам всегда хочется перемен: новых чувств, впечатлений, эмоций. Но в эти редкие минуты, когда мои босые ноги утопали в примятой траве, когда скользили по щиколоткам колокольчики, когда вокруг жужжали шмели, мне хотелось находиться только здесь и сейчас — быть, чувствовать, дышать. Совсем как в далекие затертые памятью времена, когда на душе было так же тепло, мирно, легко.