Assassin’s Creed. Origins. Клятва пустыни
Шрифт:
– Оставь-ка мою лошадь в покое, – потребовал он, сердито буравя меня своими светло-серыми глазами.
– Ты привез послание моему отцу, защитнику Сивы. Что сказано в том послании?
– Если это твой отец, он тебе обязательно расскажет.
Я досадливо покачал головой и попробовал зайти с другого бока:
– Тогда ответь: кто отправил послание?
– И об этом спрашивай у отца, – сказал гонец, вырывая поводья из моих рук.
С этими словами он ускакал, а жители деревни все так же спешили к моему дому. Кто-то окликнул Рабию. Ничего удивительного: отец всегда советовался с ней. Дома я часто заставал эту женщину. Они с отцом разговаривали вполголоса, опасаясь посторонних ушей. На местных собраниях оба всегда говорили будто за одного.
– Не отставай, – бросил мне Хепзефа, устремляясь вверх по переулку.
Айя присоединилась к нему, но я мешкал, будто чувствуя: моя жизнь вот-вот изменится раз и навсегда.
Будто прочитав мои мысли, Айя подбежала ко мне.
– Байек, – тихо сказала она, касаясь моего плеча и глядя мне в глаза. – В чем дело?
– Я… – начал я и тут же замолчал. – Сам не знаю.
Она понимающе кивнула:
– Стоя здесь, ты никогда не узнаешь. Идем.
Губы Айи быстро коснулись моих.
– Будь сильным, – шепнула она.
Взяв за руку, она повела меня домой. Туда, где отец готовился к отъезду.
4
Наутро я проснулся от тоски, которая, казалось, пропитала даже воздух в моей комнате. Сон и явь еще оставались неразделимыми, и несколько минут я выкарабкивался из остатков сна. Я лежал, пытаясь понять, чт'o не так и почему мой мир вдруг изменился, став настолько чужим. Пока…
Пока не вспомнил.
Тогда все встало на свои места.
Я вспомнил мать, стоявшую со скрещенными на груди руками и поджатыми губами. Материнские глаза пылали. Возле дома топталась на привязи отцовская лошадь. Отец успел ее навьючить. Я смотрел на седельные сумки, и перемена в нашей жизни становилась все ближе. Понимание этого было сродни удару ниже пояса.
Я посмотрел на Айю. В ее ответном взгляде мелькнула тревога. Потом из дома вышел отец. Увидев собравшихся односельчан, он ненадолго замер, покачал головой, а затем продолжил собираться в дорогу.
– Ахмоз, – произнес он, обратившись к моей матери, однако не встретил у нее понимания.
Подошла Рабия и что-то шепнула отцу. Судя по лицу женщины, ответ отца ей не понравился. Рабия и моя мать явно думали одинаково. Она мотала головой, пытаясь этим жестом урезонить отца. Бесполезно. Отец не обращал на Рабию никакого внимания. Он даже не позвал ее в дом, чтобы поговорить наедине. Ему надо было выезжать, и немедленно.
Сборы окончились. Отец поцеловал мать, потом обнял меня так крепко, что секунду я не мог дышать. Разжав руки, отец похлопал меня по плечу. Вот и все прощание.
Отец вскочил в седло. Толпа затихла.
– Ты приносил клятву, Сабу, – сказала Рабия.
Она вдруг успокоилась, словно приняла этот поворот событий.
– Рабия, я приносил много клятв, – ответил отец.
– Кто теперь защитит Сиву? – послышался голос из толпы.
– Когда меня здесь не будет, вам понадобится гораздо меньше защиты, – сказал отец.
Развернув лошадь, он проехал мимо расступившихся односельчан и направился к границам оазиса, прочь из Сивы.
Я помнил цокот копыт его лошади. Жители Сивы стояли по обеим сторонам дороги, глядя на покидавшего их отца и пытаясь разгадать смысл его прощальных слов. Я же пытался разобраться в своих чувствах, которые переполняли меня, пока я наблюдал за тем, как отец и лошадь превращаются в точку. Но так ничего и не понял. Сегодня, подняв голову с постели, я рассеянно оглядывал комнату и не узнавал ее. Ясности в чувствах тоже не прибавилось.
Мать уже встала. Взяв кувшин с водой, она прошла на задворки дома, где вдоль стен росли молодые фиговые деревца. Их верхние ветви смыкались, защищая дворик от лучей утреннего солнца. Мать сидела на крыльце, поджав колени, обтянутые полотном платья. Кувшин болтался в ее руке, рискуя выпасть. Я подошел и молча сел рядом. Мать вяло улыбнулась. Удалось ли ей ночью хоть немного поспать?
– Он вернется, – сказала мать. – Об этом можешь не волноваться.
– А что будет с нами?
– Жизнь продолжается, – ответила мать, сопроводив слова коротким сухим смешком. – Подожди, мы привыкнем жить без него, и даже удивимся, когда он вернется.
– Почему отец уехал?
– Не знаю, – вздохнула мать. – Он не захотел мне сказать. Но в его глазах я видела тревогу.
– Было ли это как-то связано с Менной?
Услышав это имя, мать сразу посуровела. Она погрузилась в свои думы. Я ей не мешал, также предавшись размышлениям. Наконец мать тряхнула головой.
– А что, если было? – наконец спросила она.
– По крайней мере, тогда в отъезде отца появился бы смысл, – сказал я.
– Может быть. – Мать поднесла кувшин к губам, потом опустила на ступеньку. – Думаю, в таком случае тебе стоит повидаться с Рабией.
5
Однажды отец обратил в бегство расхитителя могил Менну. Только богам известно, сколько раз я слышал эту историю. Ее пересказывал мне практически каждый житель нашей деревни. Постоянно.
Кто такой Менна? Хороший вопрос. Одни говорили, что такого человека не существует, а имя Менна объединяет нескольких людей или целую шайку разбойников, которые намеренно распускают слухи о своем кровожадном главаре.
Иные утверждали, что Менна – не выдумка, а живой человек из плоти и крови. Он богат и жирен и руководит набегами, не покидая своего роскошного, похожего на дворец дома в Александрии.
Я со сверстниками постоянно слышал о Менне. Мы выросли на этих рассказах. В них Менна правил своими разбойниками железной рукой, запугивая их и одновременно суля неслыханные богатства. Говорили, что зубы у него – это зубы его жертв, скрепленные между собой, выкрашенные в черный цвет и заостренные, чтобы наводить страх на каждого, кто их увидит. Еще говорили, что он жесток, безжалостен и не поклоняется никому и ничему, кроме денег. Менна убивал тех, кого не мог подкупить, и тех, кто пытался ему сопротивляться. Последних он убивал вместе с семьями, развешивая на деревьях их внутренности и выставляя в людных местах трупы с содранной кожей. Это служило предостережением всякому, кто отваживался встать у него на пути.