Assassin’s Creed. Origins. Клятва пустыни
Шрифт:
Правда, это ощущение тут же исчезло, едва мы с матерью оказались в спальне, куда из окна влезал очередной разбойник.
– Легкая добыча, – ухмыляясь, произнес он, перехватывая свой кинжал поудобнее.
Это были последние его слова. Мать подскочила к нему и вонзила в грудь хлебный нож, не дав опомниться.
– Он был прав, – сказала она, когда тело разбойника грохнулось на пол. – А ты оставайся здесь, – велела мне мать, указав на подстилку для сна.
Подняв нож, она прислонилась к стене и осторожно выглянула в окно. К счастью, других разбойников снаружи не оказалось. Тогда мать быстро пошла к двери. Окровавленный нож никак не вязался с ее красивым платьем.
Возле двери послышался шорох, мелькнула тень. Мать снова вскинула нож, приготовившись защищаться, но тут же облегченно вздохнула. Это был отец. Его плечи тяжело вздымались. Лицо и туника были забрызганы кровью. Он явно устал. Но главное, он был жив. В тусклом свете, льющемся из передней, я разглядел застывшие тела разбойников. Сейчас они напоминали бесформенные мешки. Всех их сразил отцовский меч.
– Как ты? – спросила мать.
Подойдя к отцу, она ощупала его тело сквозь тунику, пытаясь понять, не ранен ли он.
– Я в порядке, – ответил отец. – А как вы с Байеком?
Он выразительно посмотрел туда, где за ее спиной валялись трупы убитых матерью разбойников.
– Мы не пострадали.
Отец кивнул и тут же сказал:
– Сюда они больше не сунутся, но мне надо спешить в другое место. Эти твари обязательно полезут в храм, рассчитывая найти золото, драгоценные камни, богатые приношения. Все, к чему обычно тянутся их грязные руки. Богов они не боятся и почтения к оракулу не питают. Я должен помешать грабежам.
– Как ты думаешь, их там много? – спросила мать.
– Не знаю. Но это, скорее всего, будут простые ремесленники. Своих бойцов он отправил сюда, для того чтобы разделаться со мной. Они наверняка уверены в моей смерти.
Отец ушел, велев нам быть начеку. В наступившей вдруг тишине дома – заваленного телами убитых разбойников – мать села на пол, привалилась к стене и опустила голову. Она терла руки, словно мыла их в невидимой воде. Ее трясло. (Потом я узнал, что так часто бывает после сражения.) Но нападение могло повториться, и потому она держалась, готовая, если понадобится, вновь принять бой.
Я вспоминал, как на моих глазах мать бросилась к разбойнику и ударила его ножом. Решительно, без малейших колебаний. В ту ночь я впервые увидел, как мои родители проливают вражескую кровь. Мне думалось, что это и есть дело защитника и отец хорошо справляется со своей работой. И другое чувство – чувство собственной безопасности – тоже осталось со мной. Однако мне показалось, что ночное сражение изменило мою мать. Она и раньше знала, до каких пределов может дойти, защищая себя и свою семью. Сражение с разбойниками лишь укрепило ее в этом знании. Потом я часто заставал мать за странным занятием: она разглядывала свои руки. Лицо ее было задумчивым и на удивление спокойным. Быть может, она вспоминала ту ночь?
А тогда я подошел и опустился рядом с ней. Мы сидели на полу, молча успокаивая друг друга. Это продолжалось всего несколько минут. Затем мать встала, чтобы известить односельчан о случившемся.
Я окончил рассказ и только тогда ощутил всю тяжесть от навалившихся воспоминаний.
– Твой отец спас тогда много жизней и наш храм. – Рабия очистила финик, выдавила косточку, после чего отправила плод в рот. – Меня тогда там не было, и о случившемся я узнала от Сабу. Шайка ворвалась в храм. К тому времени, когда там появился твой отец, многие работники пали жертвами разбойников. Не вмешайся он, они бы разграбили ценности и, быть может, даже убили бы оракула.
– Менна был там?
– А отец ничего тебе не рассказывал?
– Нет. Никогда.
– Менна, конечно же, явился туда вместе со своими негодяями, но сумел улизнуть.
Взгляд Рабии сделался задумчивым.
– Та ночь кардинально изменила жизнь твоего отца, – после долгой паузы сказала она. – Он увидел жуткие события глазами тех, кого любил, и усомнился не только в собственном пути, но и в том, который уготован тебе как его сыну. Сабу испугался за тебя. Отсюда и его нежелание готовить тебя к роли защитника. Он стал говорить о желании уберечь тебя от жестокостей. Отец твердил, что ты не готов. Это стало его главным доводом. Мы с Ахмоз говорили, что он цепляется за любую причину, только бы не заниматься твоим обучением. Но Сабу упорно повторял, что ты не готов.
– Я всегда был готов. Я хотел идти по отцовским стопам. Это было главным моим желанием.
Рабия не улыбнулась, а снова наградила меня пристальным, всезнающим взглядом. Умела же она так смотреть!
– Говоришь, всегда был готов? А чем подкреплялось твое желание? Какие действия ты намеревался предпринять, чтобы совместить две стороны своей жизни: «дружбу» с Айей и «работу» защитника Сивы? Как насчет желания твоей подруги вернуться в Александрию? Перечисли шаги, которые убедили бы твоего отца, что ты – достойный продолжатель его миссии? Что при любых обстоятельствах ты останешься в Сиве?
– Я надеялся…
– Ты надеялся! – громко расхохоталась Рабия. – Одних надежд недостаточно. Что еще?
Я переминался с ноги на ногу. Рабия вовлекла меня в сражение, где требовалось иное оружие, нежели меч или собственные кулаки.
– Я всегда был преданным сыном.
Рабия закатила глаза и фыркнула. И этот ответ ее не удовлетворил.
– Не густо. Что еще?
Я покачал головой:
– Но ведь и я могу спросить: а что сделал отец, дабы убедиться в моей пригодности защищать Сиву?
– Твоего отца, Байек, обуревают сомнения, – суровым, отрешенным голосом ответила Рабия. – Сомнения насчет тебя, себя самого, насчет жизни, вроде бы тебе предначертанной, где ты будешь вынужден не расставаться с оружием. Отца нужно убедить. Я еще раз тебя спрашиваю: ты уверен, что действительно хочешь идти по его стопам?
Я удивленно посмотрел на целительницу.
– Чему ты удивляешься? – сердито спросила Рабия.
– Ты повторила вопрос, который недавно задавала мне Айя.
В глазах Рабии что-то мелькнуло. Кажется, одобрение. Интересно бы знать, чт'o она думает о наших с Айей мечтах и противоречивых устремлениях.