Ассистент

Шаманов Алексей

А потом все ж таки улучил я момент, рассказал Стасу о том, как Кикин разрубил себе ногу топором. Попросил помочь мне с подготовкой улицы к съемкам. Тот пусть и с неохотой, но согласился, и я занес в свой мобильник федеральный номер его сотика.

Кстати, о бредовых предположениях Бориса, будто топором его ударил не он сам, а кто-то другой, ничего говорить я не стал. Зачем разводить нездоровую мистику?

ГЛАВА 14

Лошадиная голова Чингисхана

— Чем конкретно, —

спросил я господина Алексеева, — могу я заинтересовать французского режиссера?

— Во-первых, Чингисханом, — ответил бизнесмен. — Это знаковая фигура мировой истории. Поль Диарен и Ганс Бауэр сделали имя и деньги на неигровом кино. На могилу Чингисхана они клюнут обязательно.

— Могила Чингисхана на Ольхоне? — Я засмеялся. — Да он и при жизни-то туда не забредал!

— Вы ошибаетесь!

Бизнесмен, как заправский архивариус, подошел к полке с книгами, уверенно вытащил нужную, раскрыл на закладке и прочитал:

— «Чингисхан иногда доходил со своим кочевьем до озера Байкала. Доказательством этого служил таган, поставленный им на горе на острове Ольхоне, который находится на указанном выше озере, и на тагане большой котел, в котором лежит лошадиная голова…»

Алексеев захлопнул книгу, будто из берданки пальнул.

— Ваш, кстати, возможный родственник, Михаил Татаринов написал.

Я захохотал. Абсурд какой-то!

— Я все понял! — воскликнул я. — Покажу французу котел с лошадиной головой, а он свалится в обморок… нет, обделается от восторга!

— А хотя бы и так! — Бизнесмен завелся, это было заметно. — И котел, и голову легко устроить. Но вам ничего не придется показывать лично. Вам…

Он снова переглянулся со Стасом, тот снова кивнул, и Алексеев продолжил:

— Вам необходимо лишь заинтересовать и свести европейцев с местным шаманом. — После паузы многозначительно уточнил с выделением интонацией первого слова: — Черным шаманом.

— Черным? — переспросил я уже без всякого смеха. Нет, не нравились мне подобные спекуляции на сатанизме, пусть и архаическом. До полного кайфа не хватает, чтобы он мне предложил подписать кровью договор с этим… Ата Улааном. Я сам удивился, что запомнил имя небесного предводителя черного шаманства.

— Именно, черным. У бурят-шаманистов существует легенда о Верхнем мире. Там живут небожители-тэнгрии. На Западе — пятьдесят пять белых и добрых…

«И пушистых», — захотелось добавить мне. Эту историю я уже слышал от Бори Кикина и поторопился похвастаться осведомленностью:

— А на Востоке сорок четыре черных — злых, лживых и кровожадных!

Мое утверждение почему-то бизнесмена уязвило.

— Зачем вы так про них: лживых, кровожадных… Все дело в позиции. По Сведенборгу, например, падшие души, пребывающие в христианском Аду, считают его блаженным Раем. Души праведников им отвратительны, Господни Ангелы для них — омерзительные монстры. Елей пахнет хуже дерьма, а смрад горелого мяса и нечистот — привлекателен и аппетитен. Да и сам Князь Тьмы искренно верит

в свою правоту и святость. Так что сорок четыре восточных тэнгрия в собственном ощущении не есть злые и лживые, таковыми они считают пятьдесят пять тэнгриев западных.

Мне было что возразить, но возражать я не стал. Он прав в том, что понять этих пацанов можно. Но одно дело — понять, другое — оправдать. Оправдывать я их не собирался. Впрочем, я никому не судия, боже упаси…

Бизнесмен продолжал:

— Ваша задача, Андрей, на Ольхоне будет такой: вы сводите режиссера с шаманом, который пудрит французу мозги до предела, а потом умирает…

Вероятно, он увидел мое перекошенное лицо, усмехнулся.

— Не по-настоящему умирает. Там все давно проплачено.

— Моя работа! — гордо вставил Стас.

— Надо, чтобы европейцы сняли постановочные шаманские похороны и заинтересовали Запад не художественным своим дерьмовым фильмом, а документальным о шаманской экзотике! Впрочем, и художественный будет не лишним.

Меня, вероятно, еще сильнее перекосило. Я взглянул в настенное зеркало — так и есть. Ребята прут в Преисподнюю строевым шагом — весело и с песней. Постановочные похороны — это уже слишком, это явный перебор… Нет, не хотелось мне участвовать в этой трагикомедии, но — баксы… Эх, блин, баксы, баксы, что вы с людьми, суки, делаете?

— Две тысячи, — сказал я твердо.

— Что, две тысячи? — не понял Алексеев.

— Долларов, конечно, — уточнил я, — а лучше — евро. Две тысячи за неделю ольхонских съемок.

Ребята повеселели, честное слово. Я понял, что они не были уверены до конца в моем согласии, а тут я торговаться начал…

Они переглянулись, но Стас на этот раз не кивал, принимать решение, вероятно, должен был господин Алексеев, как старший по званию. Он его и принял.

— Хорошо, — сказал, — пусть будет две тысячи, но долларов.

— Тогда продолжим, — сказал я, одновременно удовлетворенный и расстроенный, будто совершил подлый поступок… — В вашем плане есть одна важная неувязка. Останки шамана, я слышал, предают огню.

— Не всегда, — возразил Алексеев. — Труп могут выставить на аранга. Это настил такой деревянный на высоком дереве или горе.

— Черных сжигают. По бурятской традиции выставляют на аранга только белых шаманов или людей, убитых молнией.

Я не был на все сто уверен в своем утверждении, но интуитивно чувствовал, что это именно так.

— Плевать! — вступил Стас. — Плевать на традиции! Откуда европейцы-то об этом знают? Выставим тело на это… черт его, забыл… ладно, неважно… Как сжигать-то живого человека, пусть и бурята? А если подменить его в последний момент и куклу сжечь… так ведь заметят!

— Стас прав, — сказал бизнесмен, — устроим нашему агенту воздушные похороны, а французы все равно ничего не поймут.

— Воздушные так воздушные. — Я пожал плечами.

— Да не переживай ты так! — Он хлопнул меня по плечу. — Все хорошо будет!