Ассистент

Шаманов Алексей

Во-вторых, онгоны бывают в виде животных, посвященных каким-то богам, — бык, козел и лошадь. Посвящали иногда птицу и рыбу, которую потом отпускали. В старые времена предки бурят монголы делали онгоном человека…

Основное назначение онгонов-животных — служить богам средством передвижения, оберегать домашних животных и людей. С ними были связаны различные запреты и обряды: не убивать, не продавать, не бить, женщинам воспрещалось ездить на посвященной лошади.

Онгоны первого рода делались из жести, глины, войлока, даже из шерсти и волос, в виде человеческих фигурок. Онгонами могли быть шкурки белки, соболя, горностая, колонка и зайца.

Полный набор таких шкурок назывался «табан хушуута онгон», то есть «онгон из пяти морд».

Онгонов-изображений было много, столько, сколько имелось эжинов и заянов…

— Погоди, давай-ка пояснее про их табель о рангах, — прервал я разошедшегося Бориса.

— Изволь. На самой верхней ступени стоят небожители-тэнгрии во главе с Вечным Синим Небом, Эсэгэ Малаан тэнгри. Ниже находятся его дети — ханы или хаты. Далее нойоны, великие эжины и заяны, духи знаменитых шаманов и шаманок, военачальников и родовых вождей. Следующую ступень занимают местные эжины — окрестных гор, рек, лесов, духи болезней. Самая многочисленная группа — души простых смертных, не пользующихся почитанием в народе. Особую категорию составляет низшая демонология — всевозможные черти, домовые, называемые ада, анахай, муу шубуун, и многие другие — души бедных, обиженных судьбой, часто — психически больных людей…

Борис смолк. Потер лицо руками. Глаза его горели ровным черным пламенем.

— Об этом — не хочу. Об этом — страшно…

ГЛАВА 12

Ритуальное членовредительство

Борис обвел пустым, непонимающим взором убогую свою кухню. Спрятал лицо в ладонях и забормотал еле слышно:

— Откуда я все это знаю?.. Я не понимаю… мне жутко…

А я подумал, что вот оно… точнее — они, кратные одиннадцати, роковые числа нашей семьи… нет, теперь уже моей, только моей, в единственном числе. Я остался один в целом свете. Один-единственный, помеченный необъяснимым проклятием, не такой, как все остальные люди, хотя внешне — такой же. Все мои теперь покойные родственники умирали в этом возрасте и рожали детей — тоже. И кстати, если я не зачну ребенка в течение этого года, могу заниматься сексом, не думая о последствиях, одиннадцать ближайших лет, покуда мне не исполнится сорок четыре года. Если исполнится.

Теперь мне необходимо знать все, что касается бурят, их древних мифологии и религии. Это стало для меня жизненно важно. И не менее важно — попасть на Ольхон с его славой святого места пяти азиатских концессий, как минимум. Не знаю, зачем мне надо туда, но знаю — это необходимо. Если не прокатит вместе со съемочной группой, поеду сам. Денег заработаю и поеду. В Москву на могилу брата тоже поеду, но не горит, точнее — сгорело уже его тело. На похороны не попал, а теперь можно не торопиться, не имеет уже значения, когда…

Но лучше бы на Ольхон поехать на халяву, еще бы и денег заработать на самолетный билет до столицы. Французы, может, и экономят, снимая в России, но платят, по местным меркам, сносно.

И все же поездка на Ольхон — дело пусть и недалекого, но будущего. А сейчас рядом сидит человек, который знает об острове хоть что-то. И мне надо разговорить его, вытянуть из него всю имеющуюся информацию. Потому что я чувствовал, не знаю, каким местом… может, задницей?.. Хотя я не из породы Овсянникова Михаила Орестовича и ему подобных. Черт, о чем я? Какие тут могут быть хохмочки, когда речь идет о жизни и смерти. Именно смерти… Я чувствовал, что с Борисом Кикиным надо

торопиться, что… Не знаю почему, но уверен, больше случая расспросить его может и не представиться.

— Ладно, хватит представлений! — Борис наконец успокоился, отнял руки от лица. — Насрать мне и на эту водку, и на этих бурят тоже!

Я не сдержал усмешки. Прикол заключался в том, что Боря сейчас точь-в-точь походил на бурята, на коего собрался справлять большую нужду.

— Есть не хочу, пить не могу, — продолжил он, — пойду рубить этот чертов столб!

— Бурхан в помощь.

Кикин мое пожелание проигнорировал, взял со стола топор, перевернув пепельницу и не заметив этого.

— А ты пока слепки с глиняной головы посмотри. Неплохо получилось. Завтра из воска буду голову отливать. Останется к Буратинову телу ее присобачить, раскрасить, и все дела — мертвый шаман готов!

Я подумал: да, хреновые из нас, людей, демиурги. Бог сотворил жизнь, мы в состоянии творить лишь смерть. Даже лучшие из нас.

Я взглянул на Буратину. Он был со мной согласен. Он не мог мне кивнуть, ввиду отсутствия головы. Но — кивнул. Так мне показалось.

Борис пошел к дверям, а я все молчал, так и не придумав, как его остановить, а потом вдруг закричал, как угорелый:

— Боря!!!

Он вздрогнул и повернулся ко мне:

— Ты чё орешь? Совсем сдурел?

— Боря, — продолжил я уже спокойно. — Мне это важно, правда. Расскажи про бабку свою бурятскую, про остров Ольхон, про деревню Хужир.

Эх, кабы мог он пить водку, никаких проблем бы у меня сейчас не возникло. Не потянуло бы Борю на работу после ста граммов. Сидел бы как миленький, накачивался и говорил, говорил… А теперь, видите ли, ему работать приспичило, трудоголику хренову!

— Чё про них, однако, рассказывать? Бабка померла, мне лет пять-шесть было. Ольхон — остров как остров. Хужир — полурусская, полубурятская деревня на нем.

Он все же вернулся к столу, присел на стул, но топор из рук не выпустил.

— Не понимаю, чё тебя интересует, — продолжил он. — Хочешь, вопросы задавай, а я отвечу.

— Хужир, — сказал я. — Кто и когда деревню основал, что название означает?

— Что означает, не знаю. Слово бурятское, а может, курыканское. Жил такой народ вокруг Байкала еще до бурят, руническим письмом владел. После него на острове стена осталась из камня. Так и зовется: курыканская стена. Увидишь ее, если поедешь. Но стена теперь низкая, почти всю растащили. Хороший камень. Его в советское время на строительстве волноломов использовали у пристани и рыбзавода… Рыбзавод, кстати, давно развалился, работать людям на острове негде, безработица сплошная…

— Эй! — прервал я Бориса. — Не надо про рыбзавод и безработицу! По фиг мне эти социальные проблемы. Ты про Хужир давай!

— Хужир… — Борис задумался. — Улус бурятский, а может, еще и курыканский на этом месте испокон веку стоял. Так же, наверно, и назывался… Русские позже пришли. В конце восемнадцатого века где-то неподалеку от улуса в горах европейский какой-то исследователь — то ли немец, то ли ссыльный поляк — месторождение графита открыл. Графит по тем временам стоил по весу чуть ли не как золото. Не знаю уж почему… И вот вроде нашелся какой-то отчаянный, тоже, наверно, поляк, разрабатывать ольхонское месторождение начал. Завез технику, немцев-спецов, а рабочие, русские из-под Иркутска, в Хужире поселились. Бурят-то в земле копаться не заставишь. Вольные они, да и лентяи все как один, работать не любят…