Ассистент
Шрифт:
— Ну, не обязательно на кровать, технически это часто происходило стоя.
Нинель Кирилловна нахмурила бровки.
— Это как? Не очень себе представляю.
— Это показывать надо, — вздохнул я.
Она зарделась и отхлебнула остатки кофе. Я подумал, что раз мы коснулись темы секса — разговор даже стоит немного усугубить, но меня прервал телефонный звонок. Звонила мать, я сбросил, сказал:
— Так, на чём мы остановились…
Но зазвонили снова, и я поднял трубку.
— Что-то срочное? Я очень, очень занят.
—
— Что?! Папа приехал?
Я едва не вскочил со стула.
— Да нет же, Даря, что за глупости! Отец Сида вернулся! С отсидки!
— О. И что теперь? Зачем ты мне звонишь?
— Я его тут… На своём участке! Я не потерплю его тут. Забирай его, отдам по рыночной, ещё квоту, возможно…
— Ма, пожалуйста, «пусть твои люди свяжутся с моими людьми». Напиши Сиду, обрисуй ситуацию, пусть он займётся бумагами. Он камердинер — или чего? Я вернусь из командировки через несколько дней и всё подпишу.
— Нет, Даря, ты не понял, надо сейчас же…
— Мам, прости, не могу, — я очень не люблю бросать трубки, но всё же бросил.
Нинель Кирилловна крутила прядку волос вокруг пальца.
— Какой вы важный, Эльдар Матвеевич… Всё равно, я не очень понимаю, что вам от меня нужно? Зачем всё это? Вокруг полно других красивых девушек… Гораздо более красивых… А я набрала четыре килограмма за весну!
— Какой кошмар! Четыре килограмма!
— Да! Правда, моя репетитор по сенситивике сказала, что в моём случае это идёт на пользу, мол… когда… в общем… грудь дамы несколько больше, то и эффект от внушения становится сильнее.
— Он становится прямо-таки чудовищным. И безо всякой сенситивики.
Я слегка опустил взгляд.
— Почему мальчикам так нравится женская грудь? Это la compensation нехватки материнской любви, как пишут психологи? Вы весь вечер её прямо-таки пожираете… Мне даже страшно. Что в этом приятного? И что приятного в том… чтобы её трогать?
— А вы сами пробовали трогать женскую грудь?
— Ну… только свою.
— Значит, должны понимать. Это обоюдный процесс, приятный не только сильному полу. Часто мужчине кажется, что своим воздействием на женскую грудь — скажем, руками, пальцами, ладонями, губами, языком — он может доставить девушке некоторое удовольствие. Конечно, не все это умеют. Некоторые зачем-то больно кусают за сосок, думая, что сделают приятнее. Это нехорошо, плохо, нельзя так делать.
Я погрозил пальцем — вскользь подумав, что подобный жест в своих лекциях на корабле делал покойный Дробышевский. По щекам Нинель Кирилловны снова разлился румянец.
— А вы — умеете? Те… жертвы эксперимента не жаловались?
Нинель сняла очки, достала тряпочку, протёрла их и близоруко посмотрела на меня. Без очков она становилась совсем юной и беззащитной, какой-то необычайно трогательной и ещё более нежной.
Я был снова вынужден бороться с диким коктейлем из гормонов в груди, но мой короткий монолог вышел вполне убедительным.
— Скажем так — практики, чтобы правильно ласкать за грудь и научиться делать девушке приятное, у меня в бункере было более чем предостаточно. Делать всё нежно, уверенно и понимая желания партнёра. И удовлетворяя своё желание, конечно, тоже. Даже несмотря на то, что всё это затем перемежалось с пытками, экспериментами, психологическим давлением и мыслями о том, что нас вскоре прикончат.
Разумеется, трёхнедельный марафон был куда менее серьёзной школой, нежели несколько сотен браков в предыдущих жизнях, но прозвучало более-менее убедительно.
— Одна моя однокурсница… Марфа… говорила, что первый мужчина в жизни девушки должен быть обязательно опытнее её. И ещё много чего на эту тему.
— Позвольте спросить по поводу вот этой вот Марфы — какого она сословия?
— Купеческая дщерь. А разве это имеет значение?
— О, купеческая. Дщерь. Понятно, продолжайте, Нинель Кирилловна.
— Звучит как полная чушь и безумие. Я-то приучала себя совсем к другому! К любви до гроба! Наверное, примерно такое же безумие, как согласиться пить с вами кофе и беседовать на интимные темы после всего, что произошло…
— В чём именно безумие? И как опытный мужчина противоречит любви до гроба?
Ответ я уже знал. Во всех мирах, в которых религия перестала играть главную роль, где традиционная семья затрещала под гнётом культуры потребления и новых развлечений, где по странам прокатился каток второго демографического перехода — очень редко первая любовь становилась последней. По крайней мере, в городах.
Ох, как же иногда бывают вредны для юных дев подобные «мудрые» советы подруг. Неважно, кто эта подруга — купчика, дворянка, крепостная крестьянка, или председательница районного обкома Комсомола из соседней Ветви Реальности.
Расстраивало ли меня это? Я столько сотен раз терял любимых женщин, причём тех, с кем прожил десятилетия — что страх потерять ещё одну был не так велик. А вот желание завладеть…
Нинель Кирилловна подтвердила мои догадки.
— Опытный — не противоречит. А вот первый…
— В любом случае — мне кажется, я неплохо сгодился бы для этой роли, — сказал я и изобразил смущение, спрятавшись за кофейной кружкой.
Я ждал бурю возмущения, либо язвительную реплику, либо твёрдое и холодное «нет».
Ничего из этого не последовало. В ответ было молчание и потупившийся взгляд. А молчание — знак согласия.
Примерно в это время пришёл ещё один звонок — звонила Алла. Телефон после звонка матери лежал на столе, и я быстро сбросил звонок. Вот кого-кого, а её мне сейчас меньше всего хотелось бы светить, как собеседника. Голос в трубке могли услышать, а уходить от столика и разговаривать стало бы ещё более подозрительным.
Не люблю многоэтажную ложь, но объяснять, что «любовниц» на работе за недолгую карьеру случилось целых две — значит, ещё сильнее усугублять недоверие.