Ассортир
Шрифт:
Так по ком там, периодически, звонит ваш колокол? Надо его наглядно – при этом – представлять. Лишь тогда возникнет перезвон сердец.
На вашей свадьбе!
Глава89.Паспорт
Как же так случилось, что вещи Ганеши полетели в окно? Впервые.
Когда утром Натали наконец-то поняла, что они созданы друг для друга, и спешно стала намекать на свадьбу, Ганеша больше не смог ей врать:
– Я должен тебе признаться, – сказал он ей, встав с неё после бурного утреннего секса.
– Что ты готов на мне жениться? – восторженно улыбнулась Натали.
– Помнишь, я показывал тебе свой
– Тот, на который протекло масло из салата, когда ты внезапно получил заявку и засунул салат в бардачок машины?
– Да. Ты всё удивлялась, почему я не хочу сменить его на новый. Так вот. Когда в ЗАГС-е меня, перед свадьбой, заставили его поменять, я сказал в паспортном столе, что потерял его, заплатил за это небольшой штраф, и уже через месяц мне выдали новый, в который и поставили печать о браке. А этот я решил оставить, чтобы показывать таким, как ты.
– Поэтому ты теперь и возишь его в бардачке машины, чтобы вешать лапшу на уши всем подряд? – резко поняла Натали, начиная закипать. – И со всеми трахаться, делая вид, что ты холостой?
– Всё равно мне пришлось бы его менять. Так что такого?
– И на ком же ты женат? Сволочь!
– На самом деле я не просто женат, – вздохнул Ганеша. – На самом деле у меня две дочери от одноклассницы моей сестры, которая младше меня на десять лет. И всё это время, пока мы жили, я выплачивал Талии алименты. Поэтому я и не давал тебе денег. И простил тогда тебе твои измены. Ведь я тебя тоже обманывал, извини. Но она нашла другого, поэтому я и ушёл от неё к Васаби. Её родители были намного богаче моих, а её бабушка и дедушка изначально были против нашей свадьбы. И все они только обрадовались, когда она от меня избавилась. Но я так и не захотел дать ей развод.
– И – почему же? – встала Натали с кровати, воткнув руки в боки.
– Потому что я всё ещё безумно её люблю. И надеюсь её вернуть. Ведь у нас дети. Я так люблю своих девочек! Прости. Но гораздо сильнее, чем тебя.
Ведь на самом деле его истинной женой, как сказала ему Блаватская в «Тайной доктрине», была Гера (читай: Клития). А она не простила бы ему, если бы он женился на простой смертной.
Да и не лгал он Натали, он всё ещё безумно любил «свою» Талию. И так тосковал по ней! В объятиях Виты.
Пока не понял, что любит и Натали тоже. Поэтому, как только он это понял, сразу же к ней вернулся. На две недели.
Но потом понял, что семья ему всё-таки дороже. Вслух.
И его вещи снова полетели в окно.
А Гера смотрела на всё это сверху и улыбалась. Сочувственно, этому дурашке.
Чтобы он это понял и снова вернулся к своей Панночке, роль которой и играла для него Натали. Разрывая по ночам вурдалаками своих сексуальных фантазий его на части!
Глава90. Шотландки
Он сделал квалификационное свидетельство моториста и стал ходить на Японию за машинами, разбирая на обратном пути машины покупашек на «конструктора». Как давно мечтал!
Хоть куда-то сбежать от Юлии, которая своей жаждой родить от него бесёнка его уже откровенно достала.
– Да пойми ты, я в этой жизни играю роль Аполлона. И мне, по высшему сценарию агентства «Новая жизнь ангела», нельзя иметь детей. Ты понимаешь значение слова Предназначение?
Но Юлия думала, что всё это его очередные «брачные игры». И ни во что не верила.
Наконец-то оставив его на судне. Одного. Глубоко задуматься В ЦПУ машинного отделения о брачных играх и вспомнить о Битве, знаменитой прежде всего для высокого знаменосца Ганимеда и стоящего за ним, по ранжиру, Зевса с одной стороны и невзрачной мелкой Дины и её высокой, как и Хапер, длинноволосой любовницы с другой. Которую Ганимед прозвал Шотландкой, настолько она казалась ему мужеподобной. Мол, мужик в юбке. Что, однако, никак не мешало ему иногда с ней спать.
Которая вначале стала прямо за столом, пока они ещё пили водку, то приставать к ним обоим, вспоминая о том, как ей и Ганимеду уже было с ней очень и очень хорошо. «И не раз!» – усмехался Ганимед. То когда они все уже были в трусах от внешней и внутренней жары, охлаждая себя лишь холодной водкой, готовые уже вчетвером снова пуститься во все тяжкие, Шотландка неожиданно стала пытаться публично их унизить. Говоря, что все мужики – козлы! И прочий бред эмансипации. «Которым нужно от женщин только одно! И ничего больше». «И чего же именно? – настаивал Ганимед на демонстрации. – Не рассказывай, а – показывай!» Пытаясь привить ей азы писательского мастерства. «Не соблаговолите ли вы нам, в конце-то концов, возбужденных от предвкушения, продемонстрировать столь легковесные утверждения?» – попытался неумело сумничать Зевс. А затем и – раздевать их обоих за это ещё дальше и игриво трогать… прямо в душу. Ведь душа давно уже ушла у них отнюдь не в пятки, а именно туда, куда и лезли столь настырно её шаловливые ручонки. После каждой стопки пытаясь с их «душами» позаигрывать. Напрямую. Двумя руками. Перьеворачивая их души, то есть – заставляя их порхать в мечтах! Даже тогда, когда она стала бегать за ними на своих длинных ногах по своей трехкомнатной квартире. Тряся не характерными для мужиков грудями. Пусть даже и – в юбках, которую Шотландка давно сняла. Оставшись в нижнем белье – для наглядности. Уже намекая этим на то, что готова идти и дальше. И, в итоге, лишь порвала им обоим трусы в клочья, желая полюбоваться обнажёнными статуями этих двух внезапно стеснительных Аполлонов… Григорьевых. Которые поняли уже, что кроме рукотворного издевательства над их мужскими достоинствами (столь резко и подчёркнуто независимо она их дергала), ни одному из них с ней ничего уже не достанется. Кроме ударов по заднице! Этими же руками. Ведь она так и не сняла, при Дине, своих трусов.
Но так никого и не догнав, с горяча ударила Дину по лицу. За то, что та, своими полными упрёка глазами, словами и истерикой не дала им всем четверым (или хотя бы – троим!) в этот день совокупиться. С размаху обвинив Дину в том, что она так долго и нудно для Ганимеда с ним развлекалась, пока её мать держала отдел в ГУМе, пару лет насильно удерживая его при себе в качестве продавца и насилуя его за это чуть ли не каждый вечер! Под угрозой увольнения.
– О чём Ганимед мне неоднократно жаловался прямо на этом, вот, полу на твой «мышиный глаз», изнывая подо мной от причинённой ему тобой душевной боли. Пока мы несколько раз пытались тебе за это отомстить!
– Всеми силами, – подтвердил Ганимед, – своей души!
И – ещё раз! Другой рукой.
– За то, что ты пыталась совратить и Зевса! Эту тонкую, чувствительную ко всему безобразному – твоему лицу – натуру. Который тоже мне не раз на это жаловался!
– Но так и остался неотомщённым! – снова пожаловался Зевс. – Ни разу!
– Или ты предлагаешь и с ним тебе за это отомстить? Что ж, как будет тебе угодно! Тем более что я уже не раз замечала, по его глазам, откровенное чувство нескрываемой жажды мщения!