Астроном
Шрифт:
– Когда я была маленькая, – Ксюша подвела меня к цветам, растущим вдоль аллеи, – то постоянно просыпала. Утром школьный автобус гудит у ворот, а я еще в постели. Успевала только почистить зубы, схватить ранец и бегом. На ходу проведешь рукой вдоль цветов, – она погладила ладонью уже закрывшиеся бутоны, – и мазнешь лицо мокрыми от утренней росы пальцами. Прямо на бегу – раз, другой, третий. Так я умывалась несколько лет, пока не подросла и не научилась вставать вовремя.
Я поглядел в серые глаза Ксюши, на ее свежую, гладкую кожу, будто и вправду омытую росой.
– Вы не смейтесь, так и
– А почему ты решила, будто я смеюсь?
– У вас взгляд такой….. Изучающий и недоверчивый. И улыбаетесь, словно я сказала что-то смешное.
– Нет-нет, Ксюша. Я вовсе не смеюсь над тобой.
– Честно?
– Честное пионерское.
– Что?
Она не поняла. Счастливый ребенок.
– Честно, – повторил я.
Ксюша робко улыбнулась и подвела меня к большому цветку с мясистым стеблем, покрытым волосками, напоминающими шерсть. Его крупные, розовые лепестки были закрыты, цветок уже спал, чуть наклонив голову.
– А это Мишка-предатель. Когда-то я любила его больше всех остальных.
– Почему Мишка, и почему предатель?
– Его шерстка похожа на шерстку моей любимой игрушки, медвежонка. Поэтому Мишка. А предатель….
Ксюша бросила на меня оценивающий взгляд, словно проверяя, смогу ли я понять. Впрочем, в нем можно было разглядеть и сомнение: стоит ли делиться со мной столь интимным, сокровенным переживанием.
– Каждый день я приходила к Мишке и долго гладила его по стебельку, – сказала Ксюша, видимо решив, что я достоин. – Мне очень нравилась его шерстка, такая мягкая, нежная. Мишке мои поглаживания тоже нравились, он даже немного выгибал стебель, словно подставляясь под мои пальцы.
Потом я возвращалась к себе в комнату и шла спать. Каждый день, час, полтора, а то и два. Мне это казалось нормальным, но мама начала беспокоиться, почему я так долго сплю. Меня стали отправлять в постель в десять вечера, но на дневной сон это ни капельки не повлияло. Тогда папа отвез меня в Кацрин, к врачу. Тот назначил проверки и анализы, я потратила на них много времени, и тоже безрезультатно. Каждый раз, возвращаясь днем к себе в комнату, я ощущала усталость, словно часть моих жизненных сил испарилась, выплеснулась наружу.
Но вот в один из дней я простудилась и несколько дней пролежала в постели. Дневной сон как рукой сняло. Лекарств я не принимала, мама большой поклонник натуральной медицины, поила меня настоями трав и пичкала медом. Удивительно, но вместе со мной заболел и Мишка. Понурился, потерял несколько лепестков. Я видела его через окошко, и очень жалела.
Простуда вскоре прошла, и моя жизнь вернулась к привычному кругу занятий. Мишка, от моих ласковых прикосновений тоже выздоровел, распрямился, растопырил лепестки. Я рассказала маме о нашей трогательной дружбе, но она не поверила, и назвала меня фантазеркой.
Через два дня после моего выздоровления усталость вернулась. Я снова начала спать по нескольку часов, не придавая этому особого значения. Ведь так повелось, так шла моя жизнь, и мне казалось, будто в таком распорядке нет ничего необычного.
Как-то вечером мама пришла ко мне в комнату очень взволнованная.
– Мне кажется, – сказала она, – что я поняла, в чем причина твоей сонливости. Твой друг Мишка высасывает из тебя
Я рассмеялась. Как может маленький цветок забирать у меня силы? Но мама была настроена серьезно. По ее настоянию я стала обходить Мишку десятой дорогой. Он сразу пригорюнился, сник, я смотрела на него издалека и жалела. Увы, мама оказалась права, мою сонливость как рукой сняло. Спустя неделю, для проверки, я снова принялась гладить Мишку. Сонливость вернулась. С тех пор я подхожу к нему только на расстояние вытянутой руки и никогда не прикасаюсь. Но пойдемте обедать. Мама, поди, заждалась.
– Ты злишься на Мишку? – спросил я, пока мы шли вдоль аллеи, усаженной серебристыми елками
– Нет. Ведь он, бедняжка, ни в чем не виноват. Таким его сотворила природа. Это я должна оберегаться и думать, а не он.
Мы вошли в дом. Его наполняли плотные ароматы поднявшегося пирога, жареной картошки, тушеного мяса. Обед, судя по запахам, Тоня приготовила солидный.
– А вот и вы! – воскликнула хозяйка. – Что так долго?
– Гуляли по усадьбе. Ксюша знакомила меня с обитателями.
– А-а-а! Ну, и как вам наши иностранцы?
– Просто замечательно! Я давно не бывал в столь приятном обществе.
Тоня улыбнулась. В ее ушах, покачиваясь, сверкнули янтарные серьги. Такие носили в Союзе много лет назад.
– Мама, наш гость на диете. Будет только матэ.
– Уф! – слегка обиженно фыркнула Тоня. – Кто же все это съест?
– Ваш муж, сын, – предложил я. – А где они?
– На выставке в Барселоне. Полетели смотреть всякие экзотические фрукты. Мы хотим расширить ассортимент, выращивать фиджойю, папайю, киви. В жизни ведь хочется разнообразия, не так ли?
Она быстро заварила матэ и поставила передо мной коричнево-красный калабас с торчащей из него сверкающий пампильей. Мы поговорили с полчаса о всякой ерунде, я выпил три калабаса и стал прощаться. Ксюша пошла меня провожать.
Гравий скрипел под ногами, тихонько шумел, приветствуя нас, Валентино, колючки звезды топорщились на гладком небе.
– Вы верите в загробную жизнь? – вдруг спросила Ксюша.
– Ты ведь читала мои книги, зачем спрашиваешь?
– Иногда человек пишет одно, а верит в другое.
– Это всегда видно. Обманывать и прятаться можно в двух, трех рассказах. Когда пишешь много и долго, то вранье обязательно вылезает наружу.
– Я иногда думаю, – еле слышно произнесла Ксюша, – неужели человек исчезает бесследно? Ведь в природе все устроено так разумно: листья обогащают землю, земля питает дерево, дерево приносит плоды и новые листья. А разум человека, – такое богатство, целый мир, космос, вселенная, – неужели он пропадает, не оставив следа, уходит на пищу червям!
Она ждала ответа, и ее наивная убежденность в моей мудрости была трогательна и чиста. В ней скрывалась детская вера во все понимающего «взрослого». Я пришел к ней из мира литературы, мира высоких идеалов и преданного служения истине. На полках в салоне стояли зачитанные томики Чехова, Куприна, Бунина, Паустовского. В моем лице она обращалась к ним, и ответ должен был последовать с их уровня. Пока я подыскивал нужные слова, мы подошли к моему домику и тут, в прохладной тишине голанской ночи она призналась мне в любви.